Основатель и управляющий партнёр венчурного фонда Maxfield Capital, бывший генеральный директор ИТ-кластера в Сколково, Александр Туркот поделился с Roem.ru мнением о перспективах российского финтех-рынка в кризис, о мировых тенденциях, а также рассказал о причинах, побудивших его покинуть инновационный центр «Сколково» и запустить собственный фонд посевных инвестиций.
— Расскажите, почему вы ушли из Сколково.
Наверное, правильно сначала сказать, почему я туда пришел. Работать в проекте такого масштаба — редкий шанс и серьезный вызов. Я искренне верил, что все будет так, как задумывалось. Но период энтузиазма и эйфории, чувство взлёта — когда казалось, что все реально, когда можно было действовать активно, неформально, по-новому, — лишь бы была польза делу, — этот период прошёл.
Проект постигла судьба большинства крупных структур - он стал превращаться в своего рода министерство, где аппаратные механизмы ведения дела становились важнее самого дела. Чиновником я никогда не был и становиться не хотел, так что решение об уходе было вполне естественным.
Мне всегда был интересен бизнес, а не офисная работа, при которой процессы измеряются проведенными на рабочем месте часами. Бизнеса в Сколково нет по определению — это некоммерческая организация, которая по своему мандату не имеет права зарабатывать деньги.
Средства, которые Сколково вкладывает в стартапы, не являются инвестициями в полном смысле — это гранты, то есть подарки, со всеми вытекающими: ты не можешь сказать получателю подарка «давай-ка попробуем вместе извлечь из него прибыль». Дал денег — и всё, забыл. Можно в лучшем случае, проверить, что их не разворовали.
— Какая в Сколково сейчас атмосфера, что изменилось с вашим уходом?
Не с моим уходом, а после него, — так точнее. Из команды топ-менеджеров, пришедших в проект изначально, его по разным причинам покинули почти все. Но слухи о смерти Сколково сильно преувеличены, Сколково живет и действует. Мне сложно говорить про всю структуру, но в ИТ-кластере, например, сохранилась почти вся команда, которую собирал я.
Сегодня я уже со стороны слежу за проектами, приходящими в Сколково, иногда в них инвестирую. Но жизнь там, конечно, сильно поменялась — сказались проблемы и претензии прошлого года, слабеющий рубль, появление других «флагманских» проектов.
«Сколтех» — отдельная структура. Она строилась во многом по модели и по идеологии MIT, поэтому сложно сказать, что там останется после окончания контракта с MIT. Сегодня профессура высокого уровня гораздо менее охотно едет сюда работать — не только в Сколтек, а вообще в Россию.
— Почему, на ваш взгляд, не появляются новые «Яндексы»? Дело в образовании, в людях, в ограниченном финансировании?
Точно не в людях — здесь я оптимист: профессиональных разработчиков, инженеров в России хватает, это воспроизводимый ресурс. Хотя в последние год-полтора заметен серьезный отток специалистов из страны: работать в России нелегко.
Стоит компании перейти из малого бизнеса в средний, начать зарабатывать, скажем, $100 млн в год — она немедленно попадает на радары структур, инстанций и отдельных влиятельных лиц, желающих ее контролировать: как это — вчерашние студенты, и вдруг зарабатывают такие деньги, непорядок… Многие уезжают, в том числе, и по этой причине.
— Как повлиял кризис на российский финтех-рынок?
Упрощенно, финтех — перенос обычной финансовой жизни общества в онлайн, так что кризис чреват для финтеха тем же, чем и для рынка в целом. Финансовый рынок сегодня очевидно нездоров, так что с чего бы быть здоровым финтеху?
С одной стороны, кризис — это всегда плохо, с другой — он всегда открывает возможности для новичков. Крупные компании из-за долговой нагрузки, зависимости от регулятора, просто из-за своей неповоротливости подвержены всем макро-рискам российской экономики. Для финансового рынка это характерно в меньшей степени: крупные игроки вроде «Сбербанка» и ВТБ никуда не денутся, они — часть государственной машины, и вполне логично, что государство будет их беречь и спасать.
— Насколько сложнее стало найти в России перспективные финтех-стартапы? За рубежом финтех-рынок проще, понятнее?
Если коротко — намного сложнее. Мы ищем, смотрим, слушаем, посещаем профильные мероприятия, но, к сожалению, почти никого не видим. Полгода-год назад эту сферу сильно переоценили, в нее все хотели вкладываться, оценки этих стартапов были за гранью логики. Сейчас ситуация нормализуется. Надеюсь, в ближайшее время мы увидим более равновесную картину.
За рубежом с подобного рода стартапами ситуация более оптимистичная. Мы фактически закрыли сделку в Нью-Йорке, внимательно смотрим на несколько израильских проектов. На рынке финтеха многим интересны так называемые «emerging markets», так что пытаемся помогать нашим портфельным компаниям выходить на Восточную Европу, в страны Балтии.
— Закончился ли сейчас «хайп» вокруг финтеха? Цены стали понятнее, стало проще инвестировать?
Проблема тут в другом. Года четыре назад, когда появилась мода на стартапы, вся индустрия превратились в тренд, причём хипстерский. Десять лет назад, условно говоря, модно было становиться художником, фотографом или нефтяным трейдером, а здесь оказалось, что модно быть стартапером — это круто, вокруг вьются иностранцы, ты без конца куда-то ездишь, тебя носят на руках, о тебе говорят.
Все это было какой-то нездоровой пеной, причём зачастую не очень правильно стимулированной. Стартапам предлагалось море бесплатных денег: то тебе конкурс, то грант, то фестиваль, то road show — многим это сильно навредило. Знаю несколько компаний, которые, не будь вокруг них такого хайпа, могли преуспеть. А сейчас это сбитые лётчики, упавшие с небес на жёсткую землю.
Да, стартапов несомненно стало меньше. Но стартапов в финтехе и должно быть меньше: нужны знания, нужна экспертиза, не может условный студент третьего курса сесть и за два месяца создать успешный технологичный финансовый инструмент. В общем, я верю, что новые успешные проекты в финтехе придут от финансистов, а не от интернетчиков.
На российском рынке миллиардных историй в финтехе, по-моему, пока просто не существует, редко встречаются и истории с потенциалом в сотни миллионов. Кроме того, сегодня вообще сложно рассматривать финтех-стартапы в рублёвой зоне, не очень понимая, что будет с рублём даже в ближайшей перспективе. При этом риск, парадоксальным образом, заключается как в ослаблении, так и в укреплении российской валюты.
— Какие финтех-стартапы имеют хорошие шансы «выстрелить» в кризис?
Тут я не оригинален — выживут и преуспеют проекты, которые решают насущные проблемы, ведь во время кризиса эти проблемы модифицируются, но не исчезают. Например, у физических лиц и у малого бизнеса обострились проблемы ликвидности, — значит, развиваться будут стартапы, которые помогут эти проблемы решать.
Сегодня, в условиях кредитного дефицита, тема кредитования населения очень актуальна. Совершается меньше дорогостоящих покупок, людям часто надо просто закончить месяц. Скажем, человек хочет перехватить 10−15 тысяч рублей до зарплаты, или на велосипед сыну, или на семейный отпуск, или на ремонт машины — к такого рода заемщикам, особенно если у них нет хорошей кредитной истории, банк относится без симпатии. Это и понятно, для банка выдача подобных кредитов — сплошная головная боль: прибыль маленькая, риски высокие, а коллекторство при таких суммах чаще всего не имеет смысла. Все перечисленное обуславливает хорошие перспективы для финтех-стартапов, ориентированных на P2P.
Одна из наших недавних инвестиций находится именно в сфере микрофинансирования: сервис P2P-кредитования «Фингуру», небольшие короткие кредиты. Ментально, по духу это очень российская история, выросшая из советских «касс взаимопомощи». Мы более технологично, чем банки, подходим к потенциальной аудитории такой услуги и верим, что ею будут активно пользоваться. Ожидаем, что к концу года проект покажет кратный рост.
Перспективной темой могут оказаться трансграничные персональные займы. Депозитные ставки в Европе — около 0,5% в год, тогда как в России — 8%. Соответственно, в Европе можно взять кредит под 5% годовых в валюте, а в России это будет под 20%, и в рублях. Там люди на свой кэш, лежащий в банке, практически ничего не зарабатывают, и они готовы инвестировать в Россию, становясь здесь кредиторами. Это направление нам тоже кажется интересным, будем его внимательно изучать.
Уверен, что подобные сервисы микрофинансирования смогут решить множество насущных проблем, решая, в том числе, проблему социальную, способствуя появлению на рынке более доступных, не запредельно дорогих денег.
— Какие перспективы у mPos в кризис, когда все больше людей хотят «дожить до зарплаты»?
История российского mPos проходила и проходит перед нашими глазами, но каких-то глобальных историй я тут не вижу.
Основная проблема этого сервиса в том, что рынок эквайринга не поспевает за современными технологиями: не успели зажить полной жизнью мобильные терминалы типа Square — возникла технология NFC и массово проникает в нашу жизнь. Сегодня через NFC можно платить даже в метро, и количество поддерживающих ее гаджетов все время растет. Со дня на день может устареть NFC и на ее место придет Low Energy Bluetooth.
Applе представил свою проприетарную систему оплаты Apple Pay, Samsung и Google, думаю, скоро популяризуют какое-то своё решение, наверняка появится что-то у Amazon. На подходе Alibaba с похожей историей.
— Тем не менее, люди много лет используют карточки и терминалы оплаты. Технологии NFC уже 10 лет, но она до сих пор ничего не изменила коренным образом.
На этом рынке довольно сложно развивать продукт, который не имеет уникальной технологии, своего патентабельного ноу-хау. В любой момент может появиться кто-то из крупных игроков, и в лучшем случае — дёшево тебя купит, а скорее — сделает конкурентный продукт, с которым будет трудно соревноваться.
Уход Life.Sreda очень показателен, он о многом говорит. Тем не менее, искренне желаю отечественным компаниям этого сегмента успешного роста и последующего выхода с прибылью для себя и инвесторов.
— Управляющий партнер Life.Sreda Владислав Солодкий говорил, что фонд не уходит, а переносит штаб-квартиру и смещает фокус с российского рынка на азиатский, вы это видите иначе?
Насколько мне известно, Life.Sreda планировала не только перенести штаб-квартиру из России, но и полностью выйти из российских проектов, и все ещё пытается это сделать. В областях, комплементарных основному банковскому бизнесу, наметилась стагнация. Более того, венчурные фонды, которые являются драйверами развития такого рода стартапов, либо постепенно уходят с российского рынка, как Life.Sreda, либо ощутимо минимизируют инвестиции, дожидаясь какой-то финансовой стабилизации.
— В одном из интервью Солодкий высказал мнение, что банки не заинтересованы в развитии финтех-стартапов, которые отъедают кусок классического высокомаржинального банковского бизнеса. Вы разделяете это мнение?
Я категорически не согласен. Это как заявить, что автомобильные грузоперевозчики пытаются не допустить развития авиаперевозок. Продвинутые банки, такие как «Сбер» или «Открытие», понимают, что как только они начнут отставать, придут более технологичные игроки и немедленно примутся «поедать» их аудиторию.
Если традиционные участники финансового рынка не будут продвигаться в интернет, то их аудитория, по крайней мере, ее молодая и динамичная часть, будет переходить на более удобные и дешевые сервисы. Это вопрос стратегической «продвинутости» банковского руководства. Сейчас у таких банков — огромные преимущества, поскольку в глазах аудитории их надежность непоколебима. Новым игрокам пробиваться нелегко — тому же «Рокетбанку» крайне сложно конкурировать со «Сбербанком», ВТБ или «Альфа-банком».
— Что, в таком случае, ждет в ближайшем будущем молодежные «Рокетбанк» и «Тинькофф банк»?
Чем больше они нас развлекают креативом в публичной плоскости, тем больше внимания привлекают к этому бизнесу. И я уверен, что это позитивный факт. У банков, как и у любых других российских стартапов, мерилом успешности является то, сколько денег они зарабатывают себе и своему инвестору, так что Тинькова можно любить или не любить, его методы могут нравиться или нет, но на сегодня они показывают свою эффективность.
Ещё 20 лет назад в США, — я тогда там жил и работал, — банки стали переходить на безофисную систему обслуживания. Если клиент не хотел решать вопросы по телефону или через интернет, он мог прийти к операционисту, но за каждый визит в отделение банка надо было платить — $5. Остановить прогресс невозможно, другого будущего нет.
Существование «Рокетбанка» и других похожих платформ — благо для рынка. Подобные сервисы помогают нашему потребителю психологически двигаться от сберкассы в сторону современных способов управления и контроля за своими деньгами. А победит «Рокетбанк» или «Тинькофф банк», или оба исчезнут, и на их обломках появится кто-то третий, четвертый, двадцатый — я предсказывать не берусь.
— Неопределенность с финтехом в России, стабильность на Западе, а что происходит с финтехом в Азии?
Азиатский рынок очень интересен не только с точки зрения финтеха. Юго-Восточная Азия — целый субконтинент, большой и растущий, в этих странах огромное и достаточно продвинутое население, высокое проникновение интернета, мобильной связи.
Есть быстрорастущие регионы, где финтех активно развивается: Индонезия, Малайзия, Филиппины — там, определённо, будет происходить много интересного. Особняком, как всегда, стоит китайский рынок, но попасть на него очень сложно, как и в Корею. Отдельно стоит рассматривать Индию, она также привлекает много внимания.
Наиболее доступны для нас рынки Вьетнама, Таиланда, Камбоджи, Лаоса, во всех этих странах финтех ждут хорошие перспективы. Если вы помните, сама идея микрофинансирования пришла к нам оттуда — профессор Мухаммад Юнус из Бангладеш десять лет назад получил за это Нобелевскую премию.
— Насколько западный финтех-рынок уже сформирован? Там все еще можно найти и вложиться в ярдовые истории?
Финтех на Западе продвинут, но я бы не сказал, что полностью сформирован — он всё ещё в движении. Если стартап не копирует что-то существующее в надежде предложить то же самое, просто дешевле, если находит какую-то свою нишу, — он вполне может преуспеть. Так на фоне большого успеха LandingClub нашлось место успешному росту компаний, фокусирующихся на более узких сегментах, например, обслуживании так называемых «студенческих» ссуд — долгосрочных кредитов, которые молодежь берет на оплату высшего образования.
— Что из финтеха на Западе сейчас в тренде, что в ближайшее время придет оттуда в Россию?
Трендом является, если говорить глобально, включение в кредитно-финансовую цепочку тех звеньев, которые исторически в ней не участвовали: это подростки и пожилые люди, это мелкие бизнесы, которые традиционно работали исключительно с наличными.
Набирают обороты стартапы по вовлечению в финансовую историю аудитории, которая традиционно была неинтересна для кредиторов. Чистая кредитная история воспринимается как негативный фактор, но чистый лист можно анализировать множеством способов, начиная от построения профайла, анализа активности в социальных сетях, оценки поведенческих паттернов. Повышение возвратности кредитов даже на 1% серьезно меняет экономику, поэтому все, что появится в этой области финтеха, будет интересно и для России.
В России в последнее время наблюдается бум потребительского кредитования, которое в буквальном смысле закабалило часть населения — люди набрали кредитов, которые нечем возвращать, многие не в состоянии банально дожить до зарплаты. Поэтому, думаю, проекты, связанные с анализом «плохих» долгов, с зарабатыванием на них, с реструктуризацией, вычленением из плохих долгов менее плохих — это наиболее перспективные сегодня финтех-направления.
Еще одна заслуживающая особого внимания область — персональные данные. Например, в «Сбербанке» довольно хорошо знают вашу зарплату, точно знают, сколько денег вы снимаете, где и на что тратите. Еще больше, чем банк, о вас знает ваш мобильный оператор: сколько вы говорите, с кем, сколько времени проводите за границей, какие дополнительные сервисы приобретаете. Все это персональные данные, которые сами по себе дают огромный пул неиспользованных возможностей — как в части продвижения дополнительных финансовых сервисов, так и в части аналитики того, как эти сервисы будут работать.
На Западе сегодня это очень горячая тема. Все крупные мобильные операторы, — AT&T, Vodafone, T-Mobile, — уже занимаются обработкой этих данных. В России такого рода бизнес пока в зачаточном состоянии, а на Западе, в моём понимании, это next big thing. Будущее, причем ближайшее, — за проектами на стыке финтеха и big data.
