Производство в этот кризис: а знаете, всё оказалось лучше, чем в Венесуэле

После прошлого поста на Хабр про то, что нам обрубили почти все поставки сырья для биохимии и вообще непонятно, как жить, случилось многое. Во-первых, оказалось, что пост увидело большое количество людей. Нас завалили письмами про то, как можно вместе что-то сделать, про «мы будем вашей грузинской креветкой для перевалки веществ» и даже от контрабандистов, готовых за скромную комиссию перевозить пробирки с пептидами в укромных местах организма. Спасибо, дорогое сообщество. Это очень трогательно.

Во-вторых, за это время некоторые поставщики биохимии вдруг поняли, что сейчас их будут отжимать с рынка китайцы. Политика, конечно, политикой, но десять баксов — это десять баксов. И они вдруг к нам потеплели. Не все, но кое-кто с полной предоплаты согласился на частичную, например. Видны уступки от условий конца февраля, но всё равно это хуже условий начала февраля.

В-третьих, мы показали удивительное свойство объединяться в кризис. Сейчас у нас появился отраслевой чат производителей косметики(!), где конкуренты обсуждают совместные меры! Да год назад мы бы глотки друг другу повскрывали на второй минуте чаепития, а сейчас принимаем рациональные решения.

В-четвёртых, у нас наконец-то появилось понимание, что делать в дивном новом мире. Мы не очень ему рады, но если сейчас выжить — это будет очень хорошо и для нашей уютной лаборатории, и для отечественной науки, и для российской экономики. Не в ближайшие 3 года, а системно, в перспективе 10 лет. И да, я оптимистка.

Почему? Потому что в 2011 году я жила в Венесуэле при Чавесе год. И видела всё то же самое, только хуже. Так что сейчас я как будто возвращаюсь в ту прекрасную юность.

Как было в Венесуэле

Санкции, дефицит бытовых товаров, каждую неделю в стране что-то пропадало: например, сейчас масло, на следующей неделе весь кофе, потом зубная паста, потом щётки для обуви, потом ежедневная норма шоколада увеличивается с 30 грамм до 20…

Надо было поддерживать постоянный запас всех нужных бытовых вещей, потому что вы не знали, что пропадёт следующим. Не очень большой, месяца на полтора, но поддерживать.

Мы когда-то поддерживали 3-месячный запас сырья для производства и запчастей для оборудования, а в пандемию перешли на 6-месячный. Потому что контейнеры дорожали, логистика преподносила сюрпризы, а срок поставки флаконов в какой-то момент оказался в статусе «предзаказы на следующий год». Причём это было не 28 февраля, а вполне даже в январе. В общем, запасы у нас сейчас есть, и мы взяли за правило пополнять их до 7-месячных, а позже после стабилизации цен прийти к годовым. Не по всем компонентам так пока получилось, опять же, но много по чему. Про проблемы закупки я писала прошлый раз, сейчас мы ждём появления новых логистических цепочек и экспериментируем с новым сырьём от новых поставщиков. А благодаря чату сможем ставить узкие вилки требований, поскольку будем закупать совместно большие партии. Кризис сближает.

Проблема с сырьём в том, что его надо где-то хранить. Даже те же флаконы нельзя выставить на мороз, нужен отапливаемый склад. Пока мы приняли решение «лучше сырьё в проходах, чем вообще без сырья» и заставляем проходы склада.

Очень, просто невероятно, помогла та оптимизация, которую мы делали в прошлые годы. Раньше поставки пептидов шли в готовом растворе в больших канистрах. Раствор хранится год. Сейчас наш отечественный заводик с очень безумным учёным и нашим хорошим другом во главе делает всё то же самое в пробирках с порошком. Да, производству разбавлять порошок — лишняя технологическая операция. Но зато порошок хранится буквально годами, а его фактический срок годности начинает тикать уже внутри итоговой формулы. На складе он не то чтобы практически вечный, но очень длинный. И поставляется он не баклажкой, а маленькой ёмкостью, которую можно открыть, высыпать в биореактор и не думать, как закрывать обратно.

Дальше в Венесуэле были проблемы с деньгами. Валюту можно было снять в банкомате по курсу 4 боливара за доллар, а можно было обменять в подвале в мрачном районе по курсу 9. Если не заходить в подвал, а дать валюту пареньку с пистолетом на входе в здание — по 8,5. Если не заходить в район, а дать ту же валюту пареньку на входе в узкий переулок — по курсу 8. Поскольку за 10 долларов там спокойно убивали, я предпочитала обмен на границе района, речь шла про примерно тысячу долларов за транзакцию. Снятие долларов тоже было приключением. Например, 10 тысяч долларов при баксе в 30 рублей весили 76 килограммов в боливарах. Но получить их было не очень просто.

Схема выглядела примерно так. Я переводила их на счёт мамы виртуальной знакомой во Владивосток, дальше за небольшую комиссию эти деньги как-то оказывались в Майами и там волшебным образом конвертировались в боливары по чёрному курсу, а затем попадали на остров Маргарита (в 2500 км от города, где я жила). После чего через ещё одну семью они переводились в банковский чек, который было необходимо обналичить в течение нескольких дней. И в финале эти 76 килограммов боливаров надо было утащить за один раз. Напомню, смертельная доза боливаров — примерно 200 грамм на человека. К русским тоже относится. Мы паковали всё это в коробки, пакеты и в режиме адреналинового шторма несли по городу до дома, чтобы спрятать в носки и трусы.

Однажды около дома меня встретил местный житель и сообщил, что знает, что я иду в магазин. Он ждал этого, потому что у него кончилась квота на масло, а ему нужно купить масло. И он попросился со мной, потому что мне как иностранке это масло продадут в нужном количестве, а ему нет.

Банковской системы в классическом понимании не было. Мясо иногда пропадало. Интернет был 3G через «свисток». Максимум 7 Гб в месяц, у тех, у кого была выделенка (счастливцы), скорость была такой, что фильм, например, с торрентов качался несколько недель. Никаких телефонов с экраном, за такой могли убить в 7 вечера. Через квартал от нас расстреляли знакомого белоруса за ноутбук.

Через месяц я адаптировалась, перестала бояться, поняла правила игры и стала их соблюдать. Кошелёк в России я до сих пор не вытаскиваю при людях, мне кажется это жутко небезопасным.

И вот в конце февраля я понимаю, что я снова оказываюсь в Венесуэле! Только почему-то на улицах снег. Думаю: «Уберите снег, и будет как там».

Собственно, я даже хотела писать книгу про жизнь в те прекрасные годы, но сейчас поняла, что вместо книги нам всем уже доставили иммерсивный симулятор.

Но у нас лучше

Серьёзно. В 90-х мы уже жили и как-то расплачивались почти в таких же условиях, как в Венесуэле. Тогда нас мало что пугало в экономике — кроме почти свободного практического доступа к огнестрелу, что меняло некоторые бизнес-процессы. Но мы тогда только спасали свою советскую лабораторию НИИ полимеров, были маленькими, наивными и нас особо никто из братков не заметил.

Сейчас, как я уже сказала, я чувствую здоровую злость и даже воодушевление. Нам тяжело, очень тяжело. Но у нас есть всё для нового старта, и мы можем наконец-то развернуться в полную силу. Сейчас мы восстановим логистические цепочки, построим новые благодаря объединению. Лаборатория уже весело смеётся как викинги перед битвой, потому что раньше их со всех сторон давили бренды, а теперь победит тот, кто умеет делать крутую биохимию, а в этом мы очень сильны. Ещё одна партнёрская лаборатория смеётся, потому что их ограничивали патенты на ряд веществ, и сейчас, похоже, там будет аналог рутрекера, только для биохимических соединений. Это всё экстренные кризисные меры, и я знаю, что для многих решение настолько сложных задач — удовольствие, которое добавляет вкус жизни. Нет ничего опаснее целеустремлённого учёного, но это вы и так знаете.

Нам подсказывают, что очень хорошо, что с рынка ушли крупные американские и европейские бренды. Я возмущена злорадством по поводу «теперь-то они получили». Они конкурировали честно, их уход с рынка — проблема, это неправильно. Но благодаря этому теперь мы получим возможность замещать их и продавать свои продукты. Эти «танцы на костях», как бы цинично это не звучало — это оздоровительно для России в глобальном будущем. Сейчас мы перезапускаем свои производства, а это внезапно радует.

Почему перезапуск производства так важен

В начале этого кризиса нас спросили, не хотим ли мы релоцировать своё производство в «дружественную страну».

Хотим мы или нет, мы не сможем.

Выгодно релоцировать ИТ-компанию: там будет 20 человек с ноутбуками без личной жизни (ладно, я утрирую, 15 человек без личной жизни и 5 семей), которым надо просто снять квартиры в другой стране.

Завод релоцировать практически невозможно. Нужно снять оборудование, перевезти людей с семьями, построить новую площадку, подключить и смонтировать оборудование, всё настроить, откалибровать и запустить. Это 3–4 года, если очень торопиться. Более того, наши спецы не захотят уезжать. Если в ИТ-компаниях люди молодые, то наши инженеры — уже пожилые. Производственный возраст в России высокий, в стране нет молодых опытных инженеров, наладчиков и другого техперсонала, на котором держится всё производство. И зарплаты у таких людей не те, чтобы взять и куда-то уезжать с «денежной подушкой».

Поэтому я и говорила, что сейчас важно в стране вкладывать в производство, а не в ИТ. Производство не свалит от вас на Кипр полным составом за неделю.

Мы остаёмся на этой земле. 2 года нас выматывали кризисом пандемии, у нас нет дешёвых кредитов (так нужных для развития и поддержки среднего бизнеса), но мы делаем критичные вещи для отечественных больниц (те же гели для УЗИ) и мы готовы использовать все знания и технологии, чтобы занять рынок, который освободился после ухода иностранных компаний. Мы планируем локализовывать хорошее, делать новые вещи, лезть в новые ниши. Сейчас, например, мы уже понимаем, что надо работать с косметикой для волос, куда раньше не лезли из-за конкуренции.

Мы поменяем финансовую модель. Вот, например, разбиение затрат на увлажняющий крем Hydratation. Где-то сырьевая доля сильно выше, где-то чуть ниже. В медицинских гелях доля сырья может доходить до 50–60% в себестоимости. Плюс сейчас цены на отечественное сырьё тоже взлетели так, как в пандемию на изопропиловый спирт, сроки тоже пока никто не обещает. Но вот что было:

Это расходы для розницы. Медицинское сырьё также продаётся через тендерные закупки и по контрактам, соответственно, меняется структура, например, уходит расход на рекламу, партия сильно увеличивается и главным становится сырьё. В таком случае доля сырья в косметике бывает до 20–25%, а для медицины сырье + упаковка могут быть и все 80% от итоговой цены контракта на больших партиях.

Сырьё и часть тары подорожает, причём значительно. Мы уже видели увеличение на 40–45%. Что-то станет дороже даже в два раза из-за сложной логистики. Первый раз мы уже повысили цены на готовую продукцию в среднем на 10%, не за горами второе повышение на 10–15% ещё. Но это честное повышение пропорционально росту себестоимости: мы снова начнём считать сырьё в долларах, а затраты в России в рублях, чтобы не перезакладывать наценку.

Скоро нам предстоит повышать зарплаты сотрудникам, потому что рост цен везде, а жить им на что-то надо — это уже учтено в финмодели, осталось только дождаться какой-никакой стабилизации ситуации. Не хочу тут лишний раз обещать, всё может пойти и по плохому сценарию, но если покупательская способность населения не просядет до плинтуса, то мы это обязательно сделаем в числе первых вещей.

А ещё у меня есть подозрение, что сейчас работающее производство с опытной командой и хорошей наукой — это один из самых ценных активов в России. Нас 139 человек на производстве, в инженерном блоке, в контроле, в коммерческом департаменте, в науке и других отделах. И, кажется, у нас есть пара идей, что конкретно делать.

Пишите на почту epas@geltek-medica.ru или приходите в наш телеграм-канал.