Однажды, около пяти лет назад, Фрэнк Нолво, немногословный коренастый шкипер с верховий реки Сепик, на севере Папуа – Новой Гвинеи, проснулся и отправился в город. У 42-хлетнего Нолво было девять детей. Он работал над пристройкой к дому, и ему требовались стройматериалы.
Если вы живёте в верховьях Сепик, вы не можете просто сходить в магазин. Нолво вышел из своей деревни Кагиру рано утром. Как и у других групп домов с пальмовыми крышами по реке, в Кагиру нет электричества, мобильной связи и дороги, соединяющей её с другими местами. Даже по стандартам Папуа – Новой Гвинеи, регион считается слишком жарким, бедным и сложным для проживания. Во время дождя наступает наводнение. Во время засухи ручьи пересыхают, и люди со своими каноэ оказываются в ловушке. Чтобы дойти куда-нибудь, нужно идти несколько дней. По безжалостным географическим причинам экономическое развитие в верховьях Сепик буксовало тысячи лет. А ещё там очень, очень много крокодилов.
Целый день проведя на воде, Нолво достиг Амбунти, большой деревни с населением в 2000 человек, где он переночевал. Следующим утром он двинулся дальше. Нолво считался среди местных процветающим и влиятельным человеком. Кроме лодки, у него была должность председателя района, в который входят 30 деревень, включая Кагиру. Но и для него путешествие было серьёзным предприятием. Одного горючего пришлось израсходовать на почти на 1000 кина [около 20 000 руб]. К обеду второго дня Нолво пришвартовал лодку и сел на грузовик, направлявшийся в Вевак, столицу провинции. Это и была цель его поездки, находившаяся в четырёх часах езды от берега. Именно на рынке в Веваке, покупая материалы, Нолво встретился с ещё одним главой района в верховьях Сепик, Дэвидом Салио, пригласившим его на встречу в местном отеле, посвящённую торговле квотами на выбросы CO2.
Отель In Wewak Boutique – самое умное место в городе. Оно расположено на обрыве недалеко от центра города, в белом двухэтажном здании. Там есть небольшой бассейн и веранды, глядящие на южную часть Тихого океана. Встречу организовал Стивен Хупер, бывший футболист и предприниматель из Австралии. Крупного сложения, имеющий за плечами опыт работы в добыче руды, Хупер периодически работал в ПНГ с 2007 года – сначала на лесозаготовке, а потом по вопросу торговли углеродными квотами.
Нолво сидел и слушал. Поскольку он посещал школу, он помнил, как работает фотосинтез, поэтому то, что Хупер рассказывал про листья, углерод и кислород, не было совсем уж непонятным – но всё равно довольно сложным. Суть была в следующем: из-за загрязнений, в которых виновны далёкие страны, и из-за того, что с атмосферой что-то происходит, люди, живущие на реке Сепик, могут начать продавать чистый воздух, производимый их деревьями. И судя по всему, могут стать довольно обеспеченными.
«Для меня это было удивительно,- рассказал мне Нолво. – О таких вещах я раньше и не слышал. Понятно, что я могу поймать рыбу и продать её. Но это было что-то совсем другое». Он заинтересовался. Четверо других глав регионов уже решили участвовать в этом деле вместе со своими общинами. Нолво решил подумать об этом. Он купил необходимые для дома материалы, и начал долгий путь обратно в Кагиру.
Снова оказавшись на воде, Нолво смотрел на тощие деревья с серой корой, растущие по берегам, превращающиеся в лес на холмах, расположенных за ними. Они обрамляли могучий и суровый ландшафт, знакомый ему всю его жизнь: источники пищи, горючего, духовной энергии, где мужчины и женщины периодически проводили по нескольку дней подряд, чтобы подготовиться к ритуалам и пройти взросление. Теперь он смотрел на них с другой точки зрения. Нолво думал не только о финансовых возможностях, но и о возможности поучаствовать в проекте международного масштаба. «Это нужно, чтобы сохранить жизнь всего мира»,- думал он. Вернувшись домой, Нолво объяснил идею своей жене.
2. Красивый план, в теории
Услышав в первый раз о программе REDD+, люди обычно впечатляются. Этот акроним означает «уменьшение выбросов от исчезновения лесов и деградации». Это план ООН по привлечению лесов к борьбе с изменениями климата: измерение их вклада в стабилизацию атмосферы и последующая оплата этого вклада.
Сама идея отличная. На Земле растёт три триллиона деревьев, и все они прекрасно приспособлены для выкачивания углекислого газа из атмосферы. Каждый год леса и болота поглощают примерно 1,6 из 10 гигатонн выбросов газа, происходящих по вине человека. Конечно, мы уничтожаем эти экосистемы с ужасающей скоростью. Такие процессы, как вырубка лесов, осушение болот, сжигание кустарника, предназначенные для очистки площадей под сельское хозяйство, сами выделяют от 10 до 20% выбросов парниковых газов. В эпоху климатических изменений уничтожение лесов – самое плохое, что мы можем делать. Этот процесс забирает одну из самых лучших надежд на получение контроля над уроном, наносимым среде, и оборачивает её против нас. На гвинейском пиджине это называется «напортачить дважды» [double buggerup].
REDD+ обещает всё исправить. Поскольку эти экосистемы имеют большую ценность – леса представляют собой дешёвую, но удивительную технологию по извлечению и хранению углерода – значит, за них нужно платить. В развивающихся странах, в которых остаётся нетронутая дикая природа, учёные должны подсчитать, сколько углерода она поглощает и хранит, а правительства и сообщества нужно поощрять, чтобы они пытались сохранять эту природу, а не превращать её в асфальт или пахотные земли. На нашей изношенной и разогревающейся планете растущее дерево должно стоить столько же, сколько спиленное.
Технологии расчёта, конечно, довольно сложные, но, если подумать, вполне доступны учёным и бюрократам 21-го века: спутники и наземные станции для отслеживания уничтожения лесов, углеродные рынки, компенсационные выплаты и международная помощь в передаче средств от богатых стран, загрязняющих атмосферу, к бедным странам, сохраняющим деревья. Такое видение будущего постоянно сквозило в докладах ООН с тех пор, как REDD предложили в 2005 году. Каждая из 51 стран, от Эфиопии до Эквадора, потратила по $6 миллионов на подготовку к этой программе. Обещано, что для развития программы будет потрачено порядка $7 миллиардов, и REDD будет одним из элементов, который переговорщики хотят включить в программу обсуждения на климатическом саммите в Париже. [статья была написана до саммита, и, судя по всему, включить эту программу в саммит у организаторов получилось — прим. перев.]
Если программа сработает, преимущества будут потрясающими. Выбросы углекислого газа уменьшатся, а леса – сохранятся. В лесах живёт 77% мировой популяции птиц, они поставляют воду трети крупнейших городов мира и в них живёт 60 миллионов аборигенов, находящихся в ряду самых уязвимых сообществ на Земле. Деньги потекут со всех сторон, и появятся новые виды лесных экономик, основанных на живых существах и биоразнообразии, а не на пустынных ландшафтах. Социологи иногда называют изменение климата «аморальной проблемой» из-за огромного количества составляющих её вредных и взаимно усиливающих друг друга элементов. На бумаге проект REDD+ иногда выглядит аморальным решением проблемы, несмотря на всё хорошее, что он может принести с собой.
И это – одно из его слабых мест. Некоторые теории не работают на практике, и почти с самого появления проект REDD+ критикуют за непрактичность, финансовую нечёткость и отклонения от главного приоритета человечества – ограничения потребления ископаемого топлива. В некоторых кругах схема оголяет все недостатки подхода ООН к борьбе с изменением климата: теоретическая, многогранная, громоздкая, вместо чего-нибудь более будничного и приземлённого, вроде ежедневной борьбы за землю и ресурсы, которые быстро отдаляют от нас надежду на здоровую планету.
«Это безумие,- говорит мне Крис Лэнг [Chris Lang], блоггер, освещающий развитие программы с 2008 года, „со всех возможных сторон“. Вопрос в том, должно ли так выглядеть настоящее решение проблемы изменения климата. Никто не говорил, что будет легко.
3. Рождение REDD
Самое безумное в программе то, что придумали её в ПНГ. В городе Вевак. Не в тот день, когда туда прибыл Фрэнк Нолво, но за несколько лет до этого, весной 2003 года. Однажды днём бывший премьер-министр, отец независимости страны, Великий вождь сэр Майкл Сомаре, прогуливался по берегу с харизматичным студентом, изучавшим управление, по имени Кевин Конрад [Kevin Conrad].
Конраду было за 30, он был сыном американских миссионеров и вырос недалеко от деревни Хэйфилд в районе Сепик. Как он любит говорить, он родился под деревом, и знал Сомаре с тех пор, когда был мальчишкой. Закончив школу, Конрад поехал учиться в Калифорнию, работал в лаборатории реактивного движения НАСА в Пасадене и в инвестиционных банках, а потом поступил на службу в Angco, крупнейшего экспортёра кофе в ПНГ. Теперь он получает MBA в Лондоне и Нью-Йорке и неформально работает консультантом для Сомаре.
В тот день великий вождь размышлял о лесах. В стране существуют третьи по размеру в мире джунгли, после Конго и Амазонки. Это прямо парк развлечений для биологического разнообразия: обиталище 19000 разных видов растений, древесных кенгуру и казуаров, 2-метровых нелетающих птиц. Но и деревья сами по себе тоже ценны, и десятки лет в стране орудовала коррумпированная индустрия вырубки леса. В 1987 году государственная комиссия описала эти компании так: „бродят по сельской местности с апломбом воровских баронов, подкупают политиков и лидеров, создают социальный дисбаланс и игнорируют законы“.
Спустя 16 лет в отчёте написали, что „воровские бароны так же активны, как и всегда“, и международное сообщество требовало от Сомаре действий. Прикинув, что 70% экспорта древесины из ПНГ идёт нелегально, Всемирный банк предложил государству займ в размере $17 миллионов на прекращение работы индустрии. Правда, от индустрии государство получало гораздо больше отчислений, до $50 млн. в год, и эти деньги Сомаре считал критичными для развития страны.
На пляже Вевака Сомаре описал проблему юному советнику. „Сэр Майкл сказал, “Я в принципе согласен с предложением Всемирного банка»,- вспоминает Конрад. Но ПНГ не может позволить себе отказаться от лесозаготовок на таких условиях. Страна бедна, люди в среднем зарабатывают по £4 в день. Сомаре дал Конраду задачу придумать иной путь получения денег с леса.
Конрад два года работал над решением. У него не было знаний по вырубке леса или климатическим наукам или экономическому развитию, но он быстро обучался. Он прочёл про «выплаты за экосистемные услуги» – идею, проверявшуюся в Коста-Рике, когда владельцев земли вознаграждали за поддержку водных путей или мест обитаний птиц в хорошем состоянии. Он узнал про рынки углеродных квот, на которых компании поддерживали схемы предотвращения загрязнений путём перепродажи квот на выброс на международных рынках. Конрад размышлял над невероятным количеством углерода, хранящегося в лесах ПНГ, раскинувшихся на площади 370 000 кв.км. – на площади, превышающей Италию. Он продирался сквозь гигантский текст «Рамочной конвенции ООН об изменении климата», и выдал идею: может ли ПНГ получать деньги за то, что сохраняет леса? Может ли она продавать в качестве углеродных квот миллионы тонн выбросов, которые сохранятся в деревьях, если их не вырубать?
Конраду нужны были деньги, и он вознамерился перевернуть стандартное о помощи и сохранении. Живя на реке Сепик, он встречал иностранные негосударственные компании, пропагандировавшие идеи сохранения дикой природы, но не предлагавшие денег жившим там людям. «Это меня расстраивало. Они просили людей продолжать жить в бедности, хотя у тех было имущество международного класса». В ноябре 2005 года с благословления Сомаре и при продержке Коста-Рики, Конрад подал 11-страничное предложение на саммите ООН по изменению климата, проводившемся в Монреале.
Кевин Конрад
Суть, а также своевременность идеи Конрада пришлись как нельзя более кстати. Хитрость состояла в подсчётах финансовых последствий изменения климата и в разработке рыночных механизмов решения проблемы. В 2006 году "Stern Review on the Economics of Climate Change", 700-страничный обзор, подготовленный экономистом Николасом Стерном для британского правительства, назвал ограничение вырубки леса как «весьма эффективный с точки зрения затрат способ» обуздания выбросов в атмосферу парниковых газов. Вскоре REDD получил свой акроним и начал набирать поддержку в UNFCCC. К проекту подключился Всемирный банк, и в 2008 году в отчёте, подготовленным для британского правительства Йоханом Элиашем [Johan Eliasch], шведским предпринимателем и специалистом по окружающей среде, было предсказано, что хорошо продуманная система REDD может снизить мировую вырубку леса на 75% к 2030 году.
У программы REDD были и политические преимущества, позволившие ей выделиться среди споров по поводу изменения климата. Программа UNFCCC все эти годы не получала развития, поскольку развивающиеся страны обвиняли промышленно развитые страны в подрыве здоровья планеты и требовали сотни миллиардов долларов компенсаций. Богатые страны говорили о наблюдениях, согласно которым две трети парниковых газов происходят из развивающихся стран, в связи с чем не выказывали желания расставаться с деньгами до тех пор, пока все не согласятся урезать выброс газов.
REDD обходила этот тупик. Идея состояла в том, что бедные страны вроде ПНГ с удовольствием урежут выброс газов путём сохранения лесов в обмен на компенсацию. (Около 70% выбросов газов в ПНГ происходят от вырубки лесов). По словам Конрада, это меняло всё. Коммерческая прямота REDD угрожала разрубить узел, который устраивал основных переговорщиков. «США этого было не нужно, им нужен был status quo, при котором они хотели не делать ничего».
Конрад служит персонификацией своей динамичной и разносторонней идеи. Его сложно описать: работает в Нью-Йорке, но представляет ПНГ; симпатичный, хорошо чувствует себя в центре внимания, знает язык рынков и технологий и «сдвига парадигм», при этом рассказывает скромные истории о жизни на реке Сепик. В 2007 его цитировали в новостях, когда он пристыдил администрацию Буша за препятствование прогрессу на саммите по изменению климата в Бали. «Если ты не хочешь быть лидером, — говорил Конрад тысячам делегатов ,- уйди с дороги». То, как крохотная ПНГ противостояла США, сделала его героем на переговорах.
Я встретил его впервые как раз в то время. Это была неделя напряжённых, нагоняющих сон переговоров в Бонне по следам катастрофичного саммита в Копенгагене в 2009 году, и он выделялся среди других. Он выглядел, как голливудский актёр, играющий роль переговорщика на климатическом саммите. Он рассказывал, как в Веваке море поднялось настолько, что дерево, под которым он встречался со своей девушкой, ушло под воду, и хвалился тем, как его союзники – к этому времени Конрад руководил группой под названием "Коалиция государств с джунглями" – сужали круги вокруг своих врагов на саммите. «Это оттого, что мы знаем, как надо добиваться результатов», — говорил он. На обломках копенгагенского саммита REDD остался одним из элементов, возродившихся и не потерявших скорость развития. В 2010 году Норвегия и Индонезия подписали первую в мире значимую сделку по программе REDD. Её сумма составила миллиард долларов.
4. Углеродная мания
В ПНГ не всё шло по плану. Со времён первых визитов белых торговцев в XIX веке, и золотой лихорадки в 1930-х, трудности страны – ландшафт, джунгли, история каннибализма – притягивали искателей приключений и дельцов. Наполовину невинная, наполовину жестокая, страна будто бы гарантировала наличие спрятанных богатств, и между 2008 и 2009 годами целых 90 иностранных компаний, связанных с торговлей углеродными квотами, устремились сюда с целью добыть богатства, ждущие их среди местных деревьев.
Внимание, привлечённое к проблеме Сомаре и Конрадом, создало спрос, с которым ПНГ не смогло справиться. Было учреждено министерство по изменению климата и торговле углеродными квотами, и оно сразу же было завалено предложениями различных планов реализации REDD, с которыми оно не могло справиться. Идея существовала только на бумаге. Во время своих полётов в столицу, Порт-Морсби, Конрад не оставался один. «Сразу шесть-семь различных делегаций подходили ко мне в самолёте и продвигали свои идеи»,- говорит он.
В полевых условиях встречи торговцев углеродными квотами и лесных кланов превращались в эксплуатацию одних другими. Конституция ПНГ даёт много прав на владение землёй местным общинам, но треть населения – неграмотные. Модные идеи углеродной мании дошли до многих жителей ПНГ, не способных понять концепцию торговли газом, который хранится в их деревьях. Люди говорят о больших судах, с огромными резервуарами, выстраивающихся вдоль берега, чтобы высосать лесной воздух. На рынках продаются пластиковые пакеты для сбора углерода. Деревенские жители говорят о «небесных деньгах» и беспокоятся, что в ПНГ может закончиться кислород. В начале 2009 года директора нового климатического министерства, школьного друга Конрада, Тео Яасаусе [Theo Yasause] отстранили по обвинению в печати собственных документов на углеродные квоты. Позже его посадили за то, что он стрелял в человека по соседству с ночным клубом. «Настроения вышли из-под контроля»,- признаёт Конрад.
ПНГ – не единственное место, где первые эксперименты с REDD пошли не так, как нужно. В Амазонке сообщалось об «углеродных ковбоях», перемещавших общины с их исконных мест, чтобы получить деньги от могущественных корпораций за выбросы парниковых газов. В Южной Бразилии местных жителей, обитавших рядом с проектом Guaraqueçaba Climate Action Project – $18-миллионным планом, финансируемым General Motors, Chevron и American Electric Power – местная «Зелёная полиция» оттеснила от территорий, где они охотились, рыбачили и выращивали огороды.
Неправительственные организации и правительства рассказывали эти страшилки на климатических встречах в ООН. Организаторы лесных кампаний, привыкшие работать с местными землевладельцами, не были сильно удивлены. Если смешать деньги и лес, страдают обычно местные жители. Для критиков программы REDD её ранние неудачи демонстрируют две её основных проблемы.
Первая – абстрактность идей Конрада. Идея, что развивающиеся страны должны получать деньги за выбросы, которые бы не поглотились, если бы они вырубали деревья, была всего лишь гипотезой. Как измерить и назначить цену за то, что не произошло? Концепция была достаточно сложной даже для экспертов по использованию леса, не говоря уже о тех частях света, где правительства слабы, идут споры об использовании земли, и вообще непонятно, что происходит в их лесах.
Вторая – REDD стала отвлекающим манёвром. Звучит она впечатляюще, требует огромного количества времени, денег и усилий, но по сути это просто нарядная схема по перераспределению выбросов углерода, в которой богатые страны продолжат загрязнять окружающую среду, пока они смогут платить беднякам за то, что они не рубят деревья. «Программа производит такое впечатление, что ты не только борешься с вырубкой лесов, но и решаешь проблему изменения климата, не прибегая к таким сложным приёмам, как отказ от ископаемого топлива,- говорит блогер Лэнг. – Если мы не остановим изменение климата, леса всё равно сгорят».
В декабре 2010 REDD переименовали в REDD+. Вместо одностороннего подхода, связанного только лишь с уменьшением выбросов и торговлей квотами, в программе появился более целостный взгляд на ценность лесов и жизней живущих в них людей. Теперь через программу стало возможным финансировать «не связанные с углеродом преимущества» и «возможности создания дохода и благосостояния».
Конрад чувствовал, что его всё больше обособляют на международной арене. Его предыдущая активность представлялась как своенравие и высокомерие. И хотя основой идеи REDD++ остаётся плата государствам за сохранение их деревьев, ему не нравится постепенное расплывание программы. «Всё это ведёт лишь к вождению в лесах хороводов и распеванию песен»,- говорит он мне. – Это возмутительно". Углеродная мания в ПНГ не обошла и его. В 2012 году Конрада уволили с поста климатического посла. С тех пор он представляет Панаму.
Дома, на реке Сепик, Фрэнк Нолво ни о чём таком не подозревал. После встречи в Веваке, он обсудил продажу квот с жителями Кагиру, а затем и с другими районами. В 2011 кланы подписали сделку и доверили Хуперу, австралийскому застройщику, продавать квоты от их имени. После хаотичных событий, случившихся несколькими годами ранее, правительство ПНГ дало добро на пять пилотных проектов в стране, из которых Хуперовский план, известный, как April Salumei, был самым проработанным. Включая район Нолво, проект покрывал 6000 кв.км.
Учёные из Новой Зеландии прилетели для подсчёта углерода в деревьях. Сначала Нолво думал, что кто-то приедет с контейнерами и что-то будет увозить. Но потом он понял, что торговля происходит на каком-то рынке в другом месте. «Я знал, что после продажи углерода мы начнём получать деньги,- рассказал он мне. Я думал, что это займёт какое-то время». И он начал ждать и надеяться.
И в общем, этим же самым приходится заниматься и всем остальным участникам REDD+: ждать, надеяться и сомневаться, сработает ли эта удивительная идея. Перед моей поездкой в ПНГ в прошлом месяце, во время которой я следил за развёртыванием программы в месте её рождения, Дэвид Нассбаум, директор британского отделения WWF, напомнил мне об обещании, содержавшемся в изначальной идее Конрада. «Суть в том, что мы сохраняем неограниченный резервуар для хранения угля, помогаем приостановить изменение климата и обеспечить средства к существованию для большого количества людей. Если сделать всё правильно, то выиграет очень много людей». С другой стороны, существуют нереализуемые идеи, и такие идеи не помогают никому.
5. Призыв к вырубке
В Порт-Морсби я приземлился на рассвете в пятницу. Между железных крыш небольшого поселения, расположенного через дорогу от той гостиницы, где я поселился, струился дымок. За ночь до этого там была заварушка. Жителя гор обсчитали на рынке и кого-то ткнули зонтиком. Драка разрослась, и в результате сгорело несколько домов.
Я слушал обо всём этом, слегка шокированный, слегка обалделый от разницы часовых поясов, и понял, что рассматриваю пару холмов, возвышающихся вдали. Порт-Морсби – это набор разнообразных поселений, а не один сплошной город. Незаконченные кварталы стоят посреди голых коричневых склонов. Их очистили от всего, что может быть похоже на деревья. Всё оттого, что каждый житель ПНГ потребляет в год около 1,8 кубических метров дров – примерно столько же использовалось и в Европе до того, как мы стали сжигать уголь.
Проще всего забыть, живя в стране без лесов, что люди рубят деревья для улучшения жилищных условий. «Превращение миллионов акров леса в пахотные земли было, без сомнения, наибольшим достижением наших предков,- писал Оливер Рэкхем в своей истории британского сельского хозяйства в 1986 году. И он не имел в виду римлян, саксов или индустриальную революцию. Более половины британских лесов, со всеми их пеньками и прочим, исчезло ещё до 500 года до н.э. Леса великолепны, но не совместимы с тем, что любят делать в человеческих сообществах. В 1990-х шотландский географ Александр Матер придумал словосочетание „лесной переход“, чтобы описать, как государства срубали деревья, понимали, что они срубили все деревья, и начинали потихоньку высаживать их обратно.
ПНГ ещё не прошла фазу лесного перехода. Согласно Международному центру исследований лесных массивов, она находится на втором шаге, известном как „условия фронтира“, где развитие событий начинает разгоняться. Согласно правительственным данным, около 15 млн. га леса из оставшихся 37 млн. га уже подготовлены к вырубке. Но не всё ещё потеряно. Данные со спутников показывают, что на 80% территории страны растёт лес. Из окна самолёта страна выглядит, как большой зелёный ковёр.
Именно это делает страну идеальной тестовой площадкой для REDD+ и для более широкого видения „зелёной экономики“ в терминах ООН, когда развивающиеся страны избегают пагубного пути сжигания ископаемого горючего и вырубки лесов, по которому прошли почти все. „Если оно где-то сработает, то уж точно должно сработать в ПНГ,- сказал мне Рой Триведи, штатный координатор в ООН. – ПНГ – одна из очень небольшого количества стран в мире, в которых можно сделать выбор по поводу модели дальнейшего развития, отличающейся от стандартной“.
Но и у остальных стран есть свой интерес в этом деле. Если ПНГ сумеет сохранить крупнейшие джунгли в тихоокеанском регионе, хорошо будет для всей планеты. Но чем она пожертвует в процессе? 85% населения в ПНГ живёт в сельской местности. Одна из главных причин вырубки леса – небольшие фермерские угодья, с которых кормится растущее население. Стране необходимы современное сельское хозяйство и дороги. Одна из проблем концепции REDD+ и „зелёных экономик“ – представить, как именно страна сможет стать процветающей и индустриальной, если её ограничить в очистке и осушке земель. Даже активисты, ратующие за сохранение окружающей среды, не могут это объяснить. „Любые возможности развития страны, даже если они приведут к необходимости срубить несколько деревьев, необходимо реализовывать“,- сказал мне Томас Пака, председатель Эко-лесного форума, лидирующего в стране бренда для лесных негосударственных организаций.
Исторический баланс между вырубкой леса и развитием экономики – крупнейшее препятствие REDD+. Международной индустрии лесозаготовок это известно, и их противостояние программе делает их крайне неожиданными союзниками с защитниками леса, которым тоже не нравится эта программа. Боб Тэйт, жилистый австралиец, управляет Ассоциацией лесной индустрии ПНГ, представляющей лесозаготавливающие компании, контролируемые из Малайзии. Он предупредил меня насчёт клеветы, когда я включил свой диктофон, а затем сказал: „Кевин Конрад – величайший мошенник в истории этой страны“. Тэйт описал REDD+ как „бесконечный донорский проект“, который помешает ПНГ реализовать свой экономический потенциал.
»Все местные могут возвращаться к себе в лес и жить в нищете, а мы им дадим немножко карманных денег,- говорит он. – Именно так ООН и исполняет эту программу".
Сложно преувеличить плохую репутацию лесозаготавливающей промышленности в ПНГ, и всё равно с ней связаны надежды многих изолированных сообществ, поскольку единственным способом получить дорогу, мост, школу и небольшой доход – это отчисления. Главной причиной успешного запуска REDD+ Стивеном Хупером на реке Сепик – и источником возможностей сократить выбросы – стал тот факт, что большинство общин согласилось на вырубку леса в 1996-м. В разговорах с государственными чиновниками я чувствовал, что они видят неприятную и нежелательную связь между вырубкой леса и прогрессом. Вырубка -хоть и неприглядный процесс, зато реальный. И взяток в процессе бывает довольно много. Как-то я оказался в штаб-квартире министерства лесной промышленности ПНГ, в котором работают 800 чиновников. Им не хватает автомобилей и бензина, чтобы наблюдать за всей страной. «Все ненавидят лесозаготавливающие компании,- сказал мне один из главных чиновников. – Но какая у нас альтернатива? И, кроме того, нашим министрам нравятся малазийцы».
6. Углерод в деревьях
Именно из-за этой дилеммы развития Кевин Конрад и придумал REDD. Десять лет спустя он твёрдо стоит на том, что единственным вариантом заставить программу работать является тот, который даст людям такой же доход, как срубленные деревья. А сколько же углерода в деревьях? И сколько он может стоить? Одним утром в поисках ответов на эти вопросы я вылетел в Маданг, ещё один город на северном побережье страны.
Джордж Вейблен [George Weiblen], ботаник из Миннесотского университета, встречал меня в аэропорту. Вейблен, 46-и лет, изучал деревья в ПНГ со времён своего первого визита в страну в качестве удивлённого и перепуганного аспиранта в начале 1990-х. Вместе со своим партнёром по исследованиям, чешским энтомологом Войтехом Новотным [Vojtech Novotny], они были атакованы коммерческими предложениями во время углеродной мании пять лет назад. Они отклонили предложения и с тех пор оставались вне политики REDD+. При этом они обладают одними из самых подробных данных о деревьях, когда-либо собранных в ПНГ, включая количество содержащегося в них углерода.
В 2010 году Вейблен и Новотный распланировали исследование 50 га джунглей в 100 км к западу от Маданга, в рамках сетевого исследования, проводимого Смитсоновским институтом изучения тропиков в Панаме. В следующие три года исследователи – в основном, местные деревенские жители – считали, измеряли и записывали стволы каждого дерева на участке, достигшего толщины большей, чем 1 см. Они насчитали 288 204 стволов и более 500 видов деревьев на участке размером 5 км х 1 км – примерно в 10 раз больше видов деревьев, чем произрастает в Британии. «Объём данных просто оказался вне моего понимания»,- говорит Вейблен.
В прошлом месяце Вейблен выезжал на проверку участка. Работа в ПНГ связана с тратой времени и денег на необходимые для жизни еду, горючее, воду, безопасность (в этом году три человека напали на машину Вейблена при помощи самодельной катапульты). Пару часов мы разбирались с делами в Маданге, покупая рис, лосьоны от солнца и еду для лагеря. В какой-то момент мы запарковались у рынка, где продают бетель – тонизирующий продукт, распространённый в ПНГ, ставший источником эпидемии холеры несколько лет назад. Я спросил Вейблена, много ли студентов из Миннесоты пожелали приехать для работы над его проектом. «К тем, у кого глаза горят,- сказал он,- я отношусь с особым подозрением».
Мы поехали на запад. Спустя немного времени мы съехали с асфальтированного шоссе и оказались на песчаных дорогах, проделанных с 1970-х годов лесозаготавливающими компаниями, когда они всё глубже проникали в леса. Вейблен, высокий и педантичный, имеющий привычку неожиданно хихикать, обычно по поводу различных неприятностей, рассказал мне про польского аспиранта, который чуть не выпал из гондолы воздушного шара в безумной попытке изучить кроны деревьев. На подъезде к исследовательскому лагерю мы оказались среди активной лесозаготовки, и увидели штабеля бледно-красны[ стволов дерева квила – самого ценного тропического дерева в ПНГ – возведённые вдоль дороги. «Это отличный товар»,- сказал Вейблен. Древесина одного-единственного дерева квила стоит порядка $10 000.
Ночь мы провели в Вананге, ближайшей к лагерю деревне, и наутро продолжили свой путь пешком. Вейблен, одетый в шорты и зелёную майку одной из команд ПНГ по регби, быстро шёл среди корней и лиан, свисавших с деревьев. Начиная с этого лета, в ПНГ наступила самая ужасная засуха с 1997 года, происходящая из-за Эль Ниньо. Вейблен был поражён отсутствием влаги в воздухе и проникающим сквозь покров солнцем. С неба падали сухие листья. «Это странно»,- сказал он. Каждые несколько минут он останавливался, чтобы показать одну из диковинок джунглей: огромные стволы 30-метровых деревьев квила, или свежий шрам оползня, покрытый новым ломоносом. Мимо пролетали гигантские бабочки. Вейблен перешагнул через ручей. «У нас тут живут очень странные пиявки. Проще говоря, они питаются глазами».
Как оказалось, измерить количество углерода в деревьях джунглей проще всего. Нужно просто измерить ширину ствола на высоте в 130 см от земли – измерение, известное, как DBH (диаметр на высоте груди). Затем его нужно подставить в аллометрическое уравнение, формулу, выведенную биологами для подсчёта размера оставшегося живого организм, вместе с плотностью дерева для конкретного вида. В случае с квилой (Intsia bijuga), взрослое дерево обхватом в 50 см будет весить (как говорят ботаники, иметь биомассу выше уровня земли) почти две тонны. Половину из них составит углерод, составляющий по тонне на дерево.
Использовав данные с исследуемого участка, команда Вейблена подсчитала, что в гектаре джунглей в низинах ПНГ содержится 105 тонн углерода. Сложность состоит в экстраполяции этих данных на большие участки и более длительное время. Исследование в Вананге показало, что количество углерода в деревьях может меняться от 50 до 175 тонн на гектар на протяжении всего нескольких километров – а это может побудить торговцев квотами изменить цифры в нужную сторону на отдельно взятом участке леса. Ещё меньше известно о том, как деревья сохраняют и выделяют углерод с течением лет и десятилетий. Например, джунгли ПНГ нестабильны. Из-за землетрясений, наводнений и оползней их деревья умирают в два раза чаще, чем в других частях света. И хотя это увеличивает биоразнообразие леса, это означает, что в нём содержится меньше углерода. Судя по исследованиям биомассы, джунгли ПНГ могут содержать почти в два раза меньше углерода на гектар, чем их эквиваленты в Африке и Азии.
Становятся ли они от этого менее ценными? Менее достойными быть сохранёнными? Однажды утром, находясь в лагере вместе с Вейбленом, я запутался в таких вопросах. С одной стороны, наука измерения содержания углерода в деревьях выглядит совсем несложной. Трудоёмкой, но достижимой. Вокруг каждого ствола дерева, который я видел вокруг себя, была обёрнута алюминиевая проволока с табличкой. С другой стороны, измерение и монетизация углеродного цикла в таких местах кажется безумной затеей – грибы дышат, листья гниют, деревья дышат, лианы занимаются фотосинтезом, каждая мыслимая поверхность покрыта муравьями, также дышащими. Из-за засухи у воздуха был привкус дыма. В лесу горели тысячи пожаров, выпускающих неизвестное количество тонн углекислого газа в атмосферу. Кто за это заплатит?
Я пытался заинтересовать Вейблена этими вопросами, но он смотрел на меня, не мигая. «Мне всё равно»,- сказал он. Для людей, живущих, работающих, исследующих лес каждый день, абстракции и амбиции REDD+ кажутся слишком далёкими. (Вейблен, к примеру, пытается получить защиту местного управления для своего исследовательского участка, и найти финансирование для своей следующей работы). И это проблема. Сколько лет нужно будет, чтобы всё это просчитать? Триведи, местный координатор ООН, признал, что программа REDD+ слишком долго запускается в ПНГ. «Можно сказать, что нетерпение растёт»,- сказал он. Кое-что важное происходит: в следующем году в стране начнётся первая инвентаризация лесов. Но программа REDD+ заработает не раньше, чем лет через десять. «Теория верная,- настаивает он. – Но нужно попытаться дать людям какие-то результаты побыстрее, чтобы они почувствовали этот стимул и решили оставить свои деревья».
7. Прибытие огней
Одна из проблем REDD+ состоит в необходимости убеждать людей подождать и проявить веру. В долгосрочной перспективе кажется, что страны будут торговать друг с другом очень большими квотами на выбросы. А пока что предприниматели и общины, работающие над пилотными проектами REDD+, хотят продавать квоты уже сейчас, на добровольных рынках, и ждать, пока подтянется глобальная инфраструктура.
В ПНГ любые разговоры о небольших проектах сразу воскрешают в памяти углеродную манию. Но одного из предпринимателей это не остановило, как и его проект. Стивен Хупер, австралийский торговец квотами, запустивший на реке Сепик проект REDD+, к которому присоединился Фрэнк Нолво, продал первые квоты в 2013 году. Проект April Salumei получил лицензию на сохранение 23 млн. тонн углерода в течение 38 лет. По $5 за тонну, текущей цене ООН для транзакций по программе REDD+, это может превратиться в $115 млн.
Фрэнк Нолво: я сижу, а денежки идут. Это чудо.
Пока что Хупер продал 200 000 тонн компаниям, превышающим нормы выбросов, и получил $300 000. По его соглашению о разделе прибылей с владельцами земель, Хупер получает 30%, 60% идёт общинам, а 10% — правительству. В первую очередь землевладельцам нужны были лодки. Хупер купил пять. Потом глава общины попросил наличных на сумму в £4 500, чтобы потратить их на здравоохранение и образование. Эти деньги исчезли без следа. «Мы не совершенны»,- говорит мне Хупер.
Недавно Хупер вернулся в отель In Wewak Boutique и раздавал мобильные телефоны. Последняя сделка с квотами была заключена с компаниями Qantas, Australia National Bank и Rema 1000 (сетью супермаркетов в Норвегии). Хупер хотел, чтобы люди из пяти районов фотографировали свой быт, чтобы он затем делился этими фотографиями с клиентами. «Может, кто-нибудь найдёт большую змею?», спросил Хупер. Председатель кивнул и посмотрел на телефоны. Нолво там не было – он был в своём районе, готовился к встрече Хупера и глав других регионов, в честь того, что один из жителей его деревни готовился получить поставку светильников, подзаряжающихся от солнца, оплаченных деньгами с проекта.
Хупер сопровождал программу REDD+ в ПНГ почти всё время. Сначала ради денег. В 2010 году он продал свой семейный дом, машину, лодку и акции в Quest Minerals – компании, которой он управлял. «Примерно в то время я и понял, что тут нет никакого горшочка с золотом»,- сказал он. С тех пор Хупер превратился в противоречивую фигуру в ПНГ, в основном потому, что не хотел сдаваться. Мне казалось, что он был везде одновременно, лоббируя министров, умасливая чиновников, пытался включить 2 млн. гектар, предназначенных страной для проекта, в описание для представления на парижском саммите. Тем вечером в Веваке за ужином, я попросил одного из пяти директоров проекта April Salumei, Филиппа Вабласу [Philip Wablasu], объяснить мне принципы продажи углеродных квот, и он улыбнулся мне в ответ: «Стив знает».
Следующим утром засветло мы отправились в Биномо, район Нолво. До реки мы доехали к полудню и погрузились на два новых катера, купленных на деньги с проекта. Воды в реке было мало из-за засухи, а в воздухе, как и в других местах, витала дымка от пожаров. «Двуокись углерода»,- сказал Нельсон Гараби, один из директоров. Светильники предназначались одному из жителей деревни Игаи в Биномо, у которого, как и у остальных, не было электричества. Когда мы прибыли, Нолво стоял перед самодельной аркой, сделанной из пальмового листа, рядом с написанным от руки знаком, на котором значилось: «Добро пожаловать в землю неприкосновенного девственного леса, свежего кислорода (О2), очистителя парниковых газов». Готовился церемониальный праздник синг-синг. Мужчины и женщины из деревни облачились в перья и нанесли яркие бирюзовые и жёлтые точки краски на лица.
Нолво вёл процессию к центру Игаи, от реки. По традиции ПНГ, мужчины собрались в главном зале деревни, называемом хаус, а женщины, дети и подростки стояли или сидели на земле. Спустя пять лет разговоров о торговле квотами, это было первое, что они увидели в качестве результата. Произносились речи. «Лес – это ваш дом»,- убеждал Антон Пакави, бывший школьный учитель, занимающийся повседневным администрированием проекта. «Лес – это ваша сестра. Лес – это ваш брат». Нолво сказал несколько слов, но в основном стоял и смотрел по сторонам в немом удивлении. «Я просто сижу на месте, и деньги идут,- сказал он. – Это будто бы чудо какое-то».
Настало время включать светильники. Четыре первых зажглись в церкви, каркасной структуре, которая лишь намекала на здание, а не была им. Предполагалось, что дети смогут использовать светильники, чтобы делать домашнюю работу по вечерам – впервые в истории деревни. Но пока что был ещё не вечер, и сперва ничего не было видно. Люди расходились. Человек залез на дерево, чтобы добыть кокосов. Затем пришла темнота, как это бывает в ПНГ, со скоростью и уверенностью чего-то, что приходит надолго. И на холме, благодаря алхимической смеси из денег и деревьев, сияло четыре огня, борясь с темнотой.
Автор: SLY_G
