Две крайности перевода

Обычно имя переводчика печатают мелким шрифтом где-то среди выходных данных книги. Иногда оно так запрятано, что его приходится выискивать среди многочисленных аннотаций, номеров ISBN и адресов издательств. Как же так? Ведь переводчик фактически написал русский текст, который мы читаем. Немного грустно, что их труд часто недооценивают.

Конечно, в любой книге главное — это автор. Именно он её придумал и написал, именно ради его идей мы покупаем и читаем книгу. Но автор сочинял её на другом языке, а это — не только другие, незнакомые слова, но ещё и другой образ мысли, другой контекст, другая культура.

Бывает, что мы знаем язык автора настолько сносно, что можем прочитать книгу в оригинале. Обычно это относится к английскому языку. А уж англосаксонской культурой мы пропитаны достаточно для понимания большинства тонкостей и особенностей.

Если же язык нам незнаком, то приходится целиком и полностью полагаться на переводчика. И тут всё зависит от его мастерства. Ведь одну и ту же книгу можно перевести так, что заурядный, ничем не примечательный текст покажется шедевром. А можно перевести и так, что книга станет похожа на сочинение какого-нибудь троечника-девятиклассника. И дело тут даже не в знании языка, а в умении передать тот самый контекст, смысл, который автор пытался донести до читателей. Причём передать не простым подстрочным переводом, а так, чтобы книгу было приятно и легко читать.

Технический текст — точность и однозначность

Всё написанное выше прежде всего относится к художественной литературе. Однако хорошо и качественно перевести инструкцию или руководство с их упрощённым техническим языком — тоже не самая простая задача. Хотя бы потому, что такой перевод требует не только знания языка, но и глубокого понимания предметной области. К сожалению, все мы постоянно встречаем множество приложений и технических текстов, которые не блещут качеством перевода. Вот один пример системного сообщения из моей коллекции:

«Запрос не попадает в разрешённом вам объёме. Поэтому у вас нет полномочий для обновления данного запроса».

Под этим текстом так и проступает английский оригинал. Вроде и понятно, о чём речь, но становится как-то неловко. Такое же чувство испытываешь, когда кто-то фальшивит в хорошо знакомой тебе песне.

Конечно, это сильно утрированный пример. Здесь и переводчика-то, скорее всего, не было. Просто в спешке попросили человека, знающего английский язык, перевести сообщения интерфейса. Но, думаю, что каждый вспомнит несколько подобных примеров неудачных переводов технических текстов.

Образность важнее точности

Если в техническом тексте главное — точность, то в художественном на первый план выходит скорее образность. Тут не подойдёт простой подстрочный перевод, даже если он выполнен с полным соблюдением правил русского языка. Помните диалог в фильме «Осенний марафон»?

— Что, очень плохо, да?
— Ну почему?
— Ну ты же всё повычёркивал.
— Ну, мелочи кое-какие… Например: «Коза кричала нечеловеческим голосом». Это я не мог оставить.
— Ну а каким?
— Да никаким. Просто кричала.

Конечно, обычный среднестатистический читатель далёк от лингвистических тонкостей и зачастую не может оценить всех нюансов перевода. Но даже самый неискушённый читатель заметит, если переводчик слишком отклонился в сторону одной из двух крайностей: сохранение близости к оригиналу или стремление чрезмерно адаптировать текст.

Есть переводчики, которые стараются выполнять перевод как можно ближе к авторскому тексту. Если у автора написано, что кричала «нечеловеческим голосом», то, будь добр, так и переводи. И не смей ничего менять — лицензия не позволяет. Есть и такие, которые себя не ограничивают и свободно варьируют текст. Их цель — донести до читателей многочисленные особенности и аллюзии, которые при простом почти подстрочном переводе будут просто утеряны.

Какая же из этих двух крайностей ближе читателям — потребителям перевода?

Новаторы против консерваторов

Оказывается, две эти точки зрения — на самом деле две школы перевода. Первая — более современная, вторая — классическая, «советская». Вот что пишет Галина Юзефович в своей книге «О чём говорят бестселлеры. Как всё устроено в книжном мире»:

«В советское время считалось, что главная задача перевода — раз и навсегда заменить собой оригинал. Никто всерьёз не предполагал, что, возможно, перевод когда-нибудь придётся делать заново. Зачем? У нас же и так есть самый лучший, правильный и окончательный. Таким образом, переведённый на русский Диккенс становился фактом русской культуры, подлежащим пересмотру или переделке примерно в той же степени, что и Достоевский или, допустим, Тургенев».

И далее:

«В семидесятые и восьмидесятые годы часто говорили, что Курт Воннегут — писатель так себе, но его романы сильно выигрывают в переводах Риты Райт-Ковалёвой, — конечно, это была шутка, но лишь с небольшой долей шутки. Многим тогда казалось, что улучшать исходный текст, адаптировать его, переиначивать, подгонять под наши стандарты или подвергать цензуре, собственно, и означает заботиться о читателе».

В книге перечислены основные представления об идеальном переводе, которые сложились в советское время:

• перевод должен быть гладким, не причиняющим читателю ни малейшего дискомфорта;

• перевод должен быть максимально понятным — «если в тексте фигурирует незнакомое понятие, его нужно непременно заменить на знакомое»;

• идеальный перевод должен выглядеть как текст, изначально написанный на русском.

Галина Юзефович обоснованно критикует такой подход. В книге приводится очень показательный пример: при переводе романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи» переводчик Рита Райт-Ковалёва заменила гамбургеры на более понятные советскому читателю бутерброды с котлетой. Ещё один пример: упрощения сложных нелинейных рассуждений Гилберта Кита Честертона в переводе Натальи Трауберг.

Однако, похоже, для «рождённых в СССР» перечисленные выше представления об идеальном переводе останутся основополагающими на всю жизнь. И тут уж ничего не поделаешь! Если уж в детстве мы читали про рыбку Панталошку и дядюшку Ондатра в книгах Туве Янссон в переводе Владимира Смирнова, то сейчас уже наш разум полностью отторгает варианты «Мамелюк» и совершенно чужого «Выхухоля» в переводе Людмилы Брауде. Наверняка эти варианты ближе к оригиналу и более правильные с точки зрения языка, но всё равно навсегда останутся нам чужими. Обычно вердикт читателей старшего поколения однозначен: персонажа должны звать Ондатр, а не Выхухоль, и читать он должен книгу «О тщете всего сущего», а не новую банальную «О ненужности всего сущего».

Кусок Горацио

Приведу другой пример, более классический — Гамлет. Кто только его не переводил! Каждый на свой лад и манер. Возьму совсем маленький фрагмент, чтобы продемонстрировать разные подходы переводчиков. Итак, сцена первая, акт первый, диалог Бернардо и Горацио. Открываем перевод Михаила Лозинского, читаем:

БЕРНАРДО. Что, // Горацио с тобой?
ГОРАЦИО. Кусок его.

Что за «кусок»? Откуда такая грубость и, даже можно сказать, вульгарность? О чём вообще речь? Пришлось открыть другой перевод. Под руку попался перевод Пастернака. Сравните:

БЕРНАРДО. Вот так так! Гораций здесь!
ГОРАЦИО. Да, в некотором роде.

Всё сразу стало на свои места. Появилась глубина, рельефность персонажей. Горацио, вроде бы и здесь, но на самом деле, как говорят, «с отсутствующим видом». А ведь первый вариант куда как ближе к оригиналу:

Ber. Say-What, is Horatio there?
Hor. A piece of him.

У Лозинского почти подстрочник, но понятнее-то у Пастернака. Если вам больше по душе вариант Пастернака, то вам, скорее всего, ближе «советский» подход к переводу, который критикует Галина Юзефович. Интересно, что оба перевода были созданы в 30-х годах XX века, но при этом они фактически относятся к разным школам.

Есть мнение, что Пастернак считается лучшим для сцены, а Лозинский — для чтения. Это кажется немного странным, ведь Гамлет — это пьеса. Когда мы читаем Гамлета, мы представляем себе героев, «слышим», как они двигаются, говорят. Причём говорят по-русски, коль скоро мы читаем не оригинал, а русский перевод. И если они говорят неестественно, то возникает впечатление фальши.

Секрет победы и король булочек

Однако встречается и другая крайность — переводчик настолько старается адаптировать текст книги, что перевод становится похожим на пародию. Вернёмся в наше время, переключимся с древнего Гамлета на современный Microsoft. Хороший перевод актуален для книг всех времён и жанров.

«Рабы Microsoft» (в оригинале — Microcerfs) — один из самых популярных романов Дугласа Коупленда. Многим «повезло» (и мне в том числе) в первый раз прочитать этот роман в плохом переводе Н. Федуро. Этот перевод получился настолько некачественным, что он получил антипремию «Абзац» как худший перевод 2005 года.

Зато после такого разочарования новый качественный перевод доставил читателям дополнительное удовольствие. Вот уж действительно: после плохого хорошее кажется ещё более хорошим!

Чем так плох перевод Федуро? Судите сами, перечислю некоторые его «особенности». В тексте повсеместно переведены названия брендов и марок: «Секрет победы», «Король булочек», «Терновые птицы», мультфильм «Зудящие и Царапающие». Узнаёте, какие названия проступают под этим переводом? Приз зрительских симпатий получает «Секрет победы», который на самом деле… Victoria's Secret!

Это как раз тот самый случай, когда читая плохой перевод, не только понимаешь, что было в оригинале, но и осознаёшь, как это нужно было перевести (или вообще не нужно было переводить). Помните бутерброд с котлетой?

Но переводы названий брендов — это далеко не самое страшное. Читать текст, изобилующий словами «уорд» и «синкпад» просто очень тяжело. Ну а уж догадываться, что под «чипсами» имеются в виду микрочипы — это уже очень грустно. Вот ещё несколько характерных примеров:

• to catch bugs — ловить вшей;

• coder — кодировщик;

• smile — улыбающееся лицо;

• RAM — РАМ и ASCII — АСКОИ (Конечно, зачем переводить аббревиатуру? Просто сделаем транскрипцию!).

Знаете, что означает «настольная метафоричная работа»? Оказывается, в оригинале речь идёт о метафоре рабочего стола. А «хукселианская мысль» — это на самом деле про Олдоса Хаксли.

Напоследок приведу целиком одно из предложений этого перевода: «Стоя у полок с СППЗУ, мы с Карлой и Тоддом любовались пирамидами из продуктов „Хостесс“, милями компьютерных журналов, каскадами занудианского образа жизни». Представьте себе, как обидно продираться сквозь такой перевод и догадываться, что книга-то хорошая! И говорятся в ней правильные вещи, и герои в ней рельефные и интересные.

В 2009 году Екатерина Мартинкевич сделала другой перевод романа. Он читается просто и легко. Как известно, хороший дизайн должен быть незаметен. В этом смысле перевод Мартинкевич незаметен для читателя. Можно полностью погрузиться в текст, не спотыкаться на каждом предложении, не размышлять о том, как же правильно надо было его перевести, и не разгадывать ребусы вроде «Секрета победы».

Тонкая грань переводчика

Согласитесь, что фигура переводчика настолько важна, что её впору помещать на обложку, под фамилией автора, а не прятать среди прочих выходных данных книги. Ведь от его мастерства зависит наше восприятие книги. В его силах как улучшить оригинал, заставить его играть новыми красками, так и ухудшить его настолько, что хорошую книгу незаслуженно захочется бросить после первых страниц.

Есть две крайности перевода: скрупулёзно придерживаться оригинала, стараясь выполнять перевод как можно ближе к тексту, или стремиться переписать оригинал так, чтобы всё было понятно среднестатистическому отечественному читателю. Искусство переводчика: пройти по тонкой грани между этими двумя полюсами. Тогда получится хороший и незаметный перевод.