Руанда. Что приходит вам на ум, когда вы слышите название этой маленькой африканской страны? Наверняка геноцид 1994 года — одно из самых страшных злодеяний второй половины прошлого века.
Но для миллионов африканцев судьба Руанды вызывает огромную зависть. Этой стране удалось построить крайне эффективную для региона экономику, которая по многим ключевым показателям — от рейтинга Doing Business и индекса восприятия коррупции до прироста ВВП и представленности женщин в политике лидирует как минимум в Африке, а порой и обгоняет восточноевропейские страны. Рассказываем о парадоксальном пути развития Руанды.
Руанда накануне геноцида
Кратко напомним, почему произошел геноцид — без этого в современности Руанды не разобраться. В данной стране живет две основные группы — тутси (14% населения) и хуту (85%), которые говорят на одном языке . Раньше они были сословиями или кастами, а не этническими группами — первые скотоводами и воинами, а вторые земледельцами.
Немецкие, а потом бельгийские колонисты следовали политике «разделяй и властвуй» — повышали социальный статус тутси, при этом пропагандируя идеи об их расовом превосходстве и большей генетической близости к европейцам. Тем самым колонизаторы до неузнаваемости исказили структуру руандийского общества.
В независимой Руанде усвоили это разделение и записали его в паспорта. В 1962 году к власти пришли политики-хуту, которые дискриминировали тутси — эдакая диктатура пролетариата-хуту против старорежимных буржуев тутси. Многие тутси бежали в соседние страны, где создавали партизанские движения и партии в изгнании.
В 1990 году идея истребления тутси стала почти государственной идеологией. Массовое насилие началось в апреле 1994 года, когда погиб президент Хабьяримана — его самолет кто-то сбил. В этом обвинили повстанцев-тутси (вероятно, так оно и было). Часть силовиков-хуту захватила власть, убила умеренных политиков и начала массовые истребления.
За три месяца геноцида убили 500-800 тыс тутси (население Руанды составляло 10 млн), до ¼ всех тутси. Мировое сообщество не сделало ничего, чтобы остановить его. Зато в наступление перешел Руандийский патриотический фронт (РПФ) — организация, зародившаяся в лагерях беженцев-тутси в Уганде. В июле РПФ вошел в столицу Руанды — Кигали.
РПФ стал партией и правит в Руанде и по сей день. Первым президентом после геноцида стал хуту Пастер Бизимунгу, который во главе правительства национального единства руководил страной до 2000 года. Он стал консенсусной кандидатурой — умеренным членом предыдущей элиты, перешедшим на сторону РПФ.
Но реальным руководителем страны стал лидер РПФ, который повел отряды тутси возвращать себе родину — 67-летний Поль Кагаме. В 2000 году он стал президентом Руанды и остается им и по сей день.
Сразу после
После геноцида в Руанде были разрушены многие бизнесы и объекты инфраструктуры, происходили постоянные перемещения групп населения через границу. Около 20% от числа жителей страны находились под стражей — они умирали оттого, что не могли даже присесть в камерах. ВВП по итогам геноцида сократился на 40%.
РПФ не стала устраивать акций возмездия против хуту — одним из первых указов новые власти запретили смертную казнь и провозгласили политику терпимости. Внесудебные убийства хуту все же происходили — иногда срывались солдаты, видевшие последствия геноцида, а иногда такие приказы отдавали и офицеры.
Было создано правительство национального примирения, где большинство министров были умеренные хуту — но неизменно с замами из РПФ. Новые власти запустили преобразования, которые изменили саму суть руандийской нации.
РПФ начала пропаганду «национального примирения», в которой призывала отказаться руандийцев от деления на тутси и хуту, и воспринимать себя как единую нацию — баньяруанда.
И это сработало. В 1997 году в Руанду проникла группа боевиков хуту. Они напали на школу, где сказали 17 девочкам разделиться на тутси и хуту. Но школьники сказали, что все они — баньяруанда. Боевики расстреляли 14 из них.
Участников геноцида, недавних заключенных, а затем и всех или большинство выпускников школ и вузов стали помещать в «лагеря солидарности» — там они зубрили истины новой идеологии, параллельно трудясь над исправлением последствий насилия в тюремно-армейских условиях.
Дела о геноциде рассматривали «народные трибуналы» гачача, вдохновленные руандийскими традициями. Дела участников геноцида рассматривали публичные суды, которые возглавляли местные старейшины. На заседаниях присутствовали все или большинство членов местного сообщества, например, деревни.
Сперва преступник брал на себя ответственность за свои действия и извинялся. Затем все жертвы или выжившие имели возможность задать ему вопросы и обсудить его поступок. Вердикт принимало сообщество.
Через гачача прошло 2 млн человек — 65% приговоров были обвинительными. Иногда участников геноцида приговаривали к общественным работам на благо сообщества. Но в других случаях людей отправляли в тюрьму.
За рубежом системой гачача и восхищались, и критиковали ее — например за то, что обвиняемому даже не предоставляли адвоката. Но с ее благотворным эффектом не поспоришь — сегодня бывшие тутси и хуту мирно живут и трудятся бок о бок, считая себя членами одной нации. А Кагаме за такие глубокие и молниеносные преобразования национального духа сравнивают с Кемалем Ататюрком.
Рецепт экономического возрождения
Реформаторы Руанды сознательно ориентировались на «азиатских тигров». Подражая их лидерам, Кагаме провозгласил себя «CEO Руанды», цель которого — сделать страну экономически успешной и конкурентной.
Преобразования начались с того, что Кагаме объявил войну коррупции. Он обязал чиновников сдавать декларации о доходах, и безжалостно увольнял и публично позорил коррупционеров.
Впрочем, как видного борца с коррупцией Кагаме прославила на всю Африку другая мера, которая нам покажется скорее популистской игрой на публику — рейды, во время которых полицейские останавливали все дорогие машины, и инициировали конфискацию, если оказывалось, что ей владеет госслужащий.
Антикоррупционная политика, во многом движимая личной инициативой самого президента, безжалостного к взяточникам, оказалась успешной — в индексе восприятия коррупции одного авторитетного, но нежелательного в России международного НКО, у Руанды лучшие показатели в материковой Африке, сравнимые с Кипром, Польшей и Словакией.
Еще одна проблема, решенная во многом благодаря личным качествам Кагаме — безопасность. В 1990-х в Руанду забредали вооруженные банды из ДРК и других соседних стран. Профессиональная, большая и лояльная Кагаме руандийская армия оккупировала около трети территории ДРК, свергла враждебный режим и расправилась с боевиками.
В то же время силовики обеспечили безопасность в самой стране. Порой драконовскими методами — в первую очередь через сеть доносчиков, которые сообщали властям как о криминале, так и о политической нелояльности. Это прозвучит иначе, если вспомнить о том, что значительную часть оппонентов Кагаме составляли непокоренные сторонники окончательного решения вопроса тутси.
Обеспечив базовую безопасность и запугав коррупционеров, правительство перешло к формированию экономической программы. В начале 2000-х руандийское правительство наняло бостонскую консалтинговую компанию Monitor Group, которая среди прочего занималась разработкой стратегий развития для африканских стран. Кагаме и консультанты сошлись в главном — страна не должна попадать в зависимость от зарубежной помощи и международных кредитов.
На первых порах данная помощь была в основном гуманитарной. Но затем руандийское правительство стало запрашивать помощь технологиями, экспертизой и инвестициями, прежде всего в трех сферах — здравоохранении, образовании и сельском хозяйстве. И хотя объемы ее были очень большими — в 2011 году международная помощь составила 20% ВВП, использована она была с невиданной для Африки эффективностью, что признают многие исследователи.
Главной силой экономических преобразований в Руанде стало государство — других ресурсных акторов в стране просто не было. С одной стороны, оно инвестировало в необходимые отрасли и инфраструктуру (госинвестиции составляли более 50% всех инвестиций в 2000-х и 2010-х), а с другой — обеспечило закон и порядок, а также волевыми шагами повысило собственную эффективность, искоренив коррупцию.
В долгосрочной перспективе реформы целились в децентрализацию и снижению роли государства, которое можно будет допустить, когда в стране будет сформирован эффективный и правовой капитализм (до этого дело пока не дошло), а также в смену государственных инвестиций иностранными (это реализовано сполна).
Госинвестиции сосредоточились на инфраструктуре. Правительство начало активно строить дороги, больницы, оросительные системы, провело через всю страну интернет-кабель, а также модернизировало аэропорт и создало национального перевозчика RwandAir. В стране появилась всеобщая система здравоохранения, а расходы на медицину составляют более 6% ВВП — очень высокий показатель для развивающейся страны.
Результаты оказались впечатляющими — темпы роста ВВП до ковида составляли около 7% в год. С 1994 по 2023 ВВП вырос в 18 раз, а объемы экспорта — на 70%. Страна добилась выдающихся результатов в снижении детской смертности, повышении продолжительности жизни, доступа к медицине и образованию. В стране с нуля появились целые отрасли экономики — промышленность, современные банкинг и телеком, сфера услуг и туризм. А еще Руанду считают самой безопасной в субсахарской Африке — уровень убийств там в два раза ниже, чем в США.
С середины 2000-х годов основной рост руандийской экономики приходится на сектор услуг, в который постепенно перемещается излишняя рабочая сила из сельского хозяйства. В стране развивается телеком, банкинг, туризм, на который сейчас приходится уже 11% ВВП (местные достопримечательности — потрясающая природа и большинство оставшихся на планете диких горных горилл). И лишь недавно в стране начала активно развиваться мелкая и средняя промышленность — в основном на китайские инвестиции.
Традиционные KPI и дареные коровы
Любопытная черта руандийской модернизации — превращение национальных традиций в институты, работающие на эффективность госуправления и рост благосостояния. Такая практика не только помогает создать понятные обществу менеджерские инструменты, но и напоминает туту и хутси об общности их традиций. Первым таким институтом стали народные трибуналы гачача.
Древние руандийские воины участвовали в ритуале имихо — клялись перед старейшинами своего сообщества добиться тех или иных целей. Невыполнение считалось бесчестьем. В постгеноцидной Руанде из имихо сделали что-то вроде KPI. Каждый год руководители органов власти всех уровней ставят себе такие цели, рассказывают о них гражданам и берут на себя ответственность их выполнить перед президентом.
Символ процветания и благосостояния в Руанде — корова. Здесь принято дарить скот на большие праздники, или чтобы показать свое расположение. В 2006 году правительство запустило программу гиринка, что переводится как «пускай у тебя будет корова». Бедные семьи получали от государства корову бесплатно, но первого родившегося теленка они обязались передать другой неимущей семье. Программа оказалась очень эффективной в борьбе с крайней бедностью, причем работала еще и на уровне социальной иерархии — владение хотя бы одной коровой резко повышает социальный статус руандийца.
Еще одной традицией, превращенный в национальный институт, стала умуганда — что-то вроде всеобщего обязательного субботника, во время которого все руандийцы убирают улицы, ремонтируют школы, помогают строить дороги и мосты, и так далее. Умуганда проводится каждую субботу с 8 до 11 утра.
Кофейные реформы
Пожалуй, самая нетипичная часть руандийских реформ — аграрные реформы, в фокусе которых оказались кофейные фермеры.
Руанда — очень аграрная страна, в этом секторе занято 80% населения. При этом сельское хозяйство в стране ориентировано на экспорт и может быть высокодоходным — на местных холмах исключительные условия для выращивания кофе, а также чая.
Сажать кофейные деревья в Руанде начали еще бельгийцы в 1930-х — они использовали экстенсивные методы хозяйствования. Их унаследовала и независимая Руанда, где кофейную индустрию контролировало государство. Оно выкупало кофе у общин и фермеров, которые выращивали его самостоятельно. Ставка была на объем, а не качество, индустрия была низкомаржинальной.
К 1990-м годам кофе составлял 80% экспорта Руанды. Страна неплохо зарабатывала на нем вплоть до 1989 года, когда Бразилия в одностороннем порядке вышла из Международного соглашения о кофе 1962 года — оно было чем-то вроде кофейного ОПЕК и позволяло странам-производителям договариваться о ценах и держать их сравнительно высокими.
За пять лет цена на кофе упала более чем на 50%, что привело к снижению доходов руандийских фермеров (подавляющее большинство — хуту). Затем все развивалось как в Веймарской Германии — разочарование падением уровня жизни привело к популярности насильственных идей. Тутси стали козлом отпущения. А дальше вы помните, что было.
Реформируя кофейную промышленность, Кагаме попытался увести ее от примитивных практик к качественной модели, ориентированной на создание большей добавленной стоимости.
В 2002 году была разработана Национальная кофейная стратегия (NCS), в которой правительство предложило позиционировать Руанду как страну-производителя премиального кофе.
В 2004 году в стране приватизировали сельскохозяйственную землю. Появился класс мелких фермеров-собственников. Чтобы обеспечить им доступ к инфраструктуре для обработки кофе, правительство стало поощрять их жить деревнями — раньше руандийские фермы жили больше небольшими хуторами.
Государственная система закупки кофе была отменена — вместо нее на рынок пустили частников. При этом правительство инвестировало в создание станций для мытья кофе — это ключевой этап обработки, от которого зависит качество зерна, и который мелким фермерам невозможно организовать самостоятельно. Первую такую станцию построили на деньги USAID.
Вокруг станций мытья кофе организовались сельские кооперативы — у их участников появилась мотивация повышать качество зерна, чтобы продавать его дороже.
Международную помощь также потратили на кофейных специалистов, которые обучили руандийцев прогрессивным технологиям выращивания и обработки кофе, которые позволили продавать его гораздо дороже.
В 2002 году руандийские фермеры начали участвовать в Fairtrade — это международная инициатива прозрачных закупок, гарантирующая конечному потребителю, что работник каждого этапа производства кофе получает справедливую оплату, и что его трудовые права не нарушаются.
Сложилась эффективная система, в которой высокие доходы от кофе оседают не в карманах элит, а достаются простым фермерам. Сегодня кофе в Руанде выращивают 400 000 фермеров и их семьи. Многие из них удвоили доходы всего за несколько лет после реформ — хотя из-за фокуса на качестве объем экспортируемого кофе упал в полтора раза.
Экономические дивиденды от кофейных преобразований руандийское правительство направило в диверсификацию экономики. Например в чай, который начали выращивать в Руанде еще в 1960-х, но настоящий толчок эта индустрия получила лишь в конце 2000-х.
Сейчас доля кофе в экспорте составляет не 80%, а как в 1990-х, а всего 6%, еще 4% приходится на чай. А 30% экспорта составляет золото, которое начали добывать в стране при Кагаме. На озере Киву скоро начнут добывать и газ.
Так ли идеальна Руанда?
Страна сравнительно недавно вступила на путь развития, причем с очень низкого старта — поэтому нерешенных проблем еще очень много. Несмотря на уверенный рост и безопасность, Руанда все еще входит в список наименее развитых стран мира. Электричество есть примерно у 50% населения. Примерно столько же живут за чертой бедности.
В стране высокое неравенство даже по африканским меркам — 20% богатейших граждан получают 50% доходов, а 20% беднейших — лишь 6%. ⅔ населения заняты в неформальном секторе экономики. При этом правительство часто обвиняют в фальсификации статистики по бедности.
Население с 2000 года выросло на 75% — не только из-за естественного прироста, но во-многом из-за вернувшихся из соседних стран беженцев. Впрочем, эксперты в один голос прогнозируют Руанде продолжительный рост.
Низовая коррупция и самые вопиющие африканские дикости в управлении в Руанде искоренены. Но это не мешает процветать фаворитизму на высшем уровне. Правящая партия РПФ имеет собственную холдинговую компанию, которая владеет огромным количеством бизнесов по всей стране. Ее главный конкурент — другая холдинговая компания, связанная с Минобороны. В общем, образ организации предприятий, хорошо понятный на постсоветском пространстве.
Еще одна важная проблема — гражданские свободы. Режимом Кагаме восхищаются многие экономисты и исследователи госуправления, но международные правозащитные организации его на дух не переносят.
Президента Руанды критикуют за авторитаризм. Он правит уже четыре срока подряд, стабильно получая на выборах от 95% до 99% голосов. В 2015 году он поменял конституцию (разработанную им же в 2003 году), продлив себе возможность править до 2034 года.
Реальной оппозиции в стране нет, режим Кагаме обвиняют в запугивании политических оппонентов. С критикой властей борются как с попытками подорвать национальное единство. Президент с одинаковым размахом избавляется и от высших чиновников-коррупционеров, и от тех, кто перешел ему дорогу. Так, предшественник Кагаме — Пастер Бизимунгу, с которым тот плохо ладил, уже в 2004 году угодил в тюрьму на 15 лет по вероятнее всего сфабрикованному делу.
Даже те эксперты, что крайне позитивно оценивают результаты экономических и национальных преобразований Кагаме, называют его государство полицейским. И это притом, что в начале правления он обещал в 2010-х годах начать децентрализацию власти.
Свойство таких замкнутых на одной персоне режимов — переживать нестабильность и турбулентность, когда лидер уходит. Некоторые исследователи считают, что вся легитимность руандийских властей держится вовсе не на выборах и других процедурах, а на том, что Кагаме и его партия остановили геноцид и обеспечили стране процветание. Кто знает, что ждет Руанду, когда срок жизни ее спасителя подойдет к концу.
Более подробно про IT-сектор мы расскажем в следующем материале.
Автор: Александр Артамонов
Внесите софт в Реестр отечественного ПО и сэкономьте на налогах
Автор: Oksana_Nedvigina
