Петр Малкин работал в DataArt в 2005—2006 годах, но ушел из компании, чтобы стать профессиональным спортсменом-каякером. Чудом не погибнув в бурной речке, Малкин переехал в США — писал игры, работал в Panasonic, а в конце концов очутился в одном из самых секретных подразделений Google, которое занималось разработкой очков дополненной реальности Google Glass. О всех своих приключениях Петр рассказал в интервью Тане Андриановой.
— Расскажи, чем ты занимался до DataArt и как к нам попал? Мне казалось, ты какие-то игры делал?
— Ну почти. Я закончил ФТК (Факультет технической кибернетики — прим. ред.), Политех и поначалу занимался разными вещами. Делал софт для моделирования лазерной сварки металлов, строил роботов для атомных электростанций. Потом меня мой профессор, с которым я роботов делал, звал быть кандидатом наук. Он мне говорил: «Давай я научу тебя своей науке, а то ты так всю жизнь и будешь программистом». А я ему говорю: «Так я этого и хочу!» На том мы и расстались.
И я пошел писать компьютерные игры в разных конторах, потому что платили там в три раза больше. Одна из контор, кстати, была очень прикольная, называлась Driver Inter. Ее основали два профессора в Политехе и они набирали ребят, которые программировать не умели, но были соображалистые. И в итоге они на кафедре выделили одну большую комнату, где собирались студенты и писали игры. Качество кода было так себе, но зато было очень прикольно работать.
А потом в какой-то момент я занялся лодками. Каякингом.
— То есть ты все-таки стал программистом до того, как ты стал каякером?
— Да. Я начал заниматься лодками, когда мне было 20 лет. Ну и работать начал примерно в то же время. Сначала я не очень хорошо плавал на лодках, да и программировал тоже неважно. Впрочем, и сейчас я не великий программист.
Работал я на такую компанию, у которой в Питере была разработка, а продавали все в США. У босса понятия о культуре труда было такое… Американское. Я увлекся лодками и хотел поехать в отпуск кататься. И предупредил, что хочу через месяц взять неделю отпуска, но он сказал: «Не-не-не, у нас как раз будет релиз, так что нельзя». Я спросил, можно ли тогда в августе взять две недели? Он говорит: «Не-не-не, тоже нельзя, нужно кодировать». В общем, мне это не понравилось. И я стал спрашивать друзей, куда бы мне еще пойти работать. И Саша Мараховский как раз тогда сказал: «Приходи в DataArt». Я говорю: «Ну хорошо, я пойду». Санька я знал как раз через каякинг.
Привели меня в DataArt собеседоваться, и Астаф мне дал кодировать задачу на C#, который я до собеседования не знал. Я знал С и С++. Пришлось Саньку меня учить С#. За две недели научил, и я прошел тест. Причем, можно было при тесте пользоваться интернетом, но я про это забыл и накодил все сам. Другим способом, чем ожидалось, но все работало. И получилось, что я как будто заново изобрел то, что было изобретено несколько лет назад — было очень круто.
Петр Малкин.
DataArt — классная контора. Для меня это первая, да и, пожалуй, последняя контора, где офис был открытым, куча столов в одной комнате, но при этом почему-то не шумно. В Гугле тоже open space, но очень шумно, сосредоточиться невозможно. Чтобы написать кусок кода, нужно спрятаться. А в DataArt было очень комфортно, и люди мне очень нравились. Дакс, Митя Миллер — тогда начиналась финансовая практика. К нам приезжали чуваки со стороны клиента и рассказывали какие-то новые тогда для нас вещи — что такое short sale и все такое. Сейчас я на самом деле стал увлекаться финансами: пишу роботов, которые сами торгуют на бирже. Я этим увлекся, когда был биткойн популярен. Ты смотрела сериал Silicon Valley?
— Нет.
— Вот посмотри, прикольно, очень тебе рекомендую. Это юмористический сериал, его снял Майк Джадж — тот же, который сделал «Бивиса и Баттхеда» и Office Space. Но мне как инсайдеру практически не смешно, потому что там почти все правда — даже стыдно становится. В одной из серий герои построили в гараже машины, которые состоят из графических карт в пластиковом ящике из-под молока. Прикольно то, что я в своем гараже построил такую машину за 2 года до того. И добывал на ней биткоины. Оно все работало. Я посмотрел на биржу, которая ими торгует, и думаю, там такие флуктуации, надо научиться этим торговать. И в итоге написал робота. Наторговал я наверное тысяч десять долларов. Но потом биткоин упал, я оттуда деньги забрал вовремя и подумал, что можно такого же робота прикрутить форексом торговать — там можно еще и short sale делать. Код я выложил в open source – ну без самих стратегий. Пока, правда, что-то хреново торгуется, надо разбираться. Задумываться обо всем этом я начал еще в DataArt.
Но потом через какое-то время меня лодки все же увлекли больше, чем программирование.
— Ты на собеседовании нам признался, что программируешь из-за денег, а если б тебе деньги просто так давали как про-райдеру, например, то ты бы только катался.
— Так в итоге и получилось. Конечно, я работал не только за деньги. В зарплате я даже потерял, когда я перешел в DataArt — но зато я получил хороший опыт, крутую атмосферу. У меня самые хорошие воспоминания о DataArt и о том времени вообще.
— Вы с Мараховским, помню, открыли мне глаза на то, что бывают другие программисты. Программирование и экстремальные виды спорта вообще мало совместимы. Обычные программисты, знакомые мне тогда, не любили физические нагрузки.
— Да, любят пиво и …
— И программировать. А ты вообще много встречал программистов, которые экстримом занимаются?
— Конечно. Я провел последние 6 лет в Кремниевой долине. Здесь все программисты. И они занимаются всем. И серфом, и скейт-бордом, и музыкой. То есть это обычные люди со своими интересами и пристрастиями, но при этом они еще и программисты.
— Мы плавно подошли к твоей жизни после DataArt. Расскажи, что с тобой было после нас.
— У меня в DataArt начальником был Митя Миллер, с которым мы договорились, что раз лодки для меня важнее, то лучше мне уволиться и заниматься каякингом.
Это было очень правильное решение. Я ушел с работы, уехал на Алтай и два года занимался только лодками, от которых меня офигенно перло. Путешествовал по миру, делал то, что мне нравится. Когда тебе 25 лет — лучше не придумаешь. Денег толком не было, но как-то все получалось. Я числился в каком-то лазерном центре, сдавал свою квартиру. Потом я стал про-райдером, и меня спонсировали — за барахло, лодки и прочее оборудование я не платил. Потом я работал тренером по каякингу, мы придумывали путешествия и ездили с учениками по миру — в Норвегию, в Киргизию. В Уганду ездили сами, правда, без учеников. Я очень рад, что так получилось. Иначе бы я до сих пор переживал, что я что-то упустил в жизни.
Петр Малкин и дети Уганды
Через 2 года я понял, что непрерывно кататься мне надоело, я уже накатался, выиграл кубок России, снялся в фильмах, написал в журналы — все переделал. И теперь я хочу программировать. Захотелось что-то построить. Дома меня искала армия, и я решил уехать в Америку. Меня наняла по H1B визе контора, которая разрабатывала игры.
— Да, я помню. В Америке ты тоже катался, ломал себе ноги и лежал в больничке.
— Ну да. И работа над играми удовольствия особого не приносила. Ты разрабатываешь что-то вечерами, а потом это продают подростку за 60 долларов, он играет в это пару месяцев и выбрасывает. Хотелось построить что-то такое, чтобы потом не было стыдно за прожитые годы.
Жизнь моя изменилась, когда я съездил на Burning Man. Там меня очень вштырило: пустыня, ничего нет, куча всяких скульптур и построек, над которыми трудились люди и вкладывали в это сотни тысяч долларов — и это все сжигают через неделю. Я подумал, если люди такие штуки со своей жизнью делают, зачем я трачу время на какие-то глупые игры? Я вернулся и впал в ступор. Сидел перед монитором и ничего не делал две недели, не мог ни на одну кнопку нажать, пока меня меня не выгнали, и я стал искать другую работу.
Петр Малкин и солнечная Калифорния.
Я пошел работать в Panasonic, и это было очень классно. Делать embedded штуки, consumer electronics. Я там был единственным инженером по встраиваемым системам, и если что-то не работало, то это было моей виной, и ответственность вся была на мне. Я очень серьезно тогда этим всем занялся, выучил Linux — вообще выучил гораздо больше, чем во всех институтах.
Когда я пришел, нас там было всего трое. А потом началась корпоративная Америка. Мы разрослись до 200 человек, нам дали проект на 24 миллиона, началась возня и политика. Закончилось все это очень плохо. Проект закрыли, а нас всех выгнали на улицу: «Мы решили, что все это работать не будет, отправляйтесь домой».
— Вот тебе и Burning Man. Долго трудились, а потом сожгли все в один день.
— Да-да, примерно так. Потом я пошел в стартап, в котором поработал пару месяцев, а потом разные большие компании начали отвечать на мои резюме, которые я рассылал после Panasonic: из Amazon ответили, из Microsoft, а потом позвонилGoogle. Это было в 2011 году.
Сначала было телефонное интервью. Тебе дают задание, ты открываешь Google Docs и начинаешь кодировать. А чувак на том конце провода смотрит и видит каждую букву, которую ты пишешь. Я накодировал, мне сказали: «Ну зашибись, годится».
Собеседовал меня мой будущий директор, который в итоге был главным по разработке очков Google Glass — конечно, тогда мне никто никаких подробностей проекта не рассказывал, никто не говорил, над чем я буду работать.
Потом меня пригласили на онсайт интервью — я недели две сидел, готовился, решал задачи: знал, что в Гугле спрашивают по-серьезу. Мне повезло: один из чуваков, собеседующих меня, был Роки Родес (Rocky Rhodes) — один из основателейSilicon Graphics, очень добрый и хороший дядька.
В общем, меня взяли. Преимущественно мне потому, что очки тогда планировали строить на той версии чип-сета, с которым я работал в «Панасонике». Я там портировал Android на этот чип. Я говорю, что мне повезло, потому что как программист я, конечно, не могу сравниться с теми, кто выигрывает олимпиады. Но опыт был подходящим. Им нужно было как раз то что я умел делать. Позвонил рекрутер, сказал что я прошел все интервью и озвучил предложение о работе. Денег мне, как потом оказалось, предложили очень мало. Видимо, ждали, что я начну торговаться. Но я был ужасно счастлив, и тут же на все согласился без торговли.
Первые две недели — ориентация. Тебя учат, как и что в Гугле работает. Дело в том, что в Гугле построили все свое: система контроля версий своя, IDE своя, все работает в интернете. В общем, надо много учиться. В Панасонике я выучил больше, чем во всех институтах, а в Гугле — в пять раз больше, чем в Панасонике. Я стал в несколько раз лучшим программистом, но все равно, конечно, я далеко не самый программистский программист. Там есть чуваки, которые прям вообще! Это сейчас я уже проработал там много лет, и становлюсь таким снобом и очень часто гундю, как в Гугле все сломано, людей неправильных набирают, дураки работают и все такое.
Потом уже, после этих двух недель ориентации, меня позвали и рассказали, что вот, мол, так и так, мы строим очки. Я прям офигел!
Начиналось все как стартап, когда люди прямо болеют за результат, и в первый год я в жизни ничем вообще, кроме работы, не занимался. Ничем другим увлекаться не было ни возможности, ни желания. Я строил очки изо всей силы — по 14 часов в день я работал. Я работал в рождество, в день благодарения, по выходным. Мотивацией были даже не деньги, хотя с этим все было в порядке. Было стыдно подвести товарищей. Они на тебя рассчитывают, им надо, чтоб эта фигня работала, и ты должен ее сделать. Очень много уважения было к чувакам, которые с самого начала работали — у меня до сих пор к ним очень теплые чувства.
У нас была малюсенькая команда. Те, кто начинал проект, были «сливки Гугла»: попасть в очки изнутри компании было очень сложно. В команду входили Рокки и Чарльз, который потом стал начальником по софту. Постоянно маячил Сергей Брин — у него был стол рядом с моим и он реально увлекался проектом, каждый день приходил, играл с очками, давал советы. Политика партии была: «Деньги — пофиг. Стройте как надо, мы заплатим. Давай-давай, бомби вперед». Было очень круто! Сергей говорил нам, мол, делаем так-то. И мы начинали копать.
Но потом все начало разваливаться. Многие обвиняют product management. Решения, которые приняло руководство о том, какой это продукт и как его надо продавать, привели к плохим последствиям. Хотя у меня лично нет четкого мнения кто виноват. Я знаю что я старался изо всех сил, но видимо что-то сложилось не так. У Брина тогда была мысль, мол, давайте потратим любые деньги и сделаем продукт, который все через 10 лет будут носить. Гугл хотел сделать только такое устройство, которое будет интересно всем людям на планете. Очки в итоге стали-таки популярны среди определенного круга людей. Врачи, механики — профессионалы, которым нужно было иметь руки свободными. Им это и сейчас интересно, а всем на планете, наверное, это и не нужно.
Петр Малкин, Rocky Rhodes, Arnar Hrafnkelsson и другие инженеры Google.
— Что делает Google, чтобы мотивировать? Чтобы не просто твоя совесть и желание помочь уважаемым тобой членам команды тобой двигала, а чтобы ты почувствовал, что ты — часть великой компании? Или это само приходит, когда ты работаешь?
— Нет, само это не приходит. Это совокупность факторов. Во-первых, есть impostor syndrome, который в Гугле очень распространен, а у меня так прям расцветает. Это когда ты постоянно думаешь, что недостаточно хорош, чтобы здесь находиться. Ты начинаешь себя сравнивать с чуваками, которые лучшие из лучших, и понимаешь, что полный лох.
— А почему он в Гугле распространен? Они что-то делают для того, чтобы этот синдром возникал? Как это происходит?
— Нет, наоборот. По статистике Гугла, у 40% сотрудников этот синдром. Они проводят тренинги, объясняющие, что делать, чтобы с этим синдромом бороться. Потом тебе непрерывно, с первого дня вдалбливают, что ты самый крутой. Первая презентация на ориентации и тебе говорят: «Примерно 0.8% населения Земли выигрывают в лотерею, примерно 0.1% из подавших заявление в Гарвард туда поступают, примерно 0.01% подавших резюме в Гугл приходят сюда на работу». То есть вы должны собой гордится. Тебе это льют в голову непрерывно. Это политика компании.
У Apple все наоборот. Тебе говорят, что ты говно и должен работать изо всех сил, чтобы быть менее говном. Есть Netflix, который говорит: «Мы не семья. Нам на вас насрать. Мы — компания, которая занимается производством денег. Если в какой-то момент вы перестаете приносить деньги — мы вас увольняем». И тоже вполне успешная контора. У всех все по-разному.
— А как ты стал менеджером команды?
— В какой-то момент мы начали расти как проект. И мой начальник говорит мне: «Давай ты тоже будешь начальником». Рокки, который меня нанял, начальником быть не хотел. Говорит: «Я уже в эту дудку играл, а вы вот молодые давайте, начальствуйте, а я буду кодировать свой код».
Небольшое отступление. В Гугле есть уровни инженеров от 1 до 11. Без образования ты инженер 1, они совсем пол подметают. Когда ты приходишь после института, ты инженер номер 2 или 3. А вот Джефф Дин (Jeff Dean), он инженер номер 10 — он изобрел примерно половину Гугла. Уровень — это как ранг. Еще есть должность. Например, ты можешь быть менеджером, но при этом программистом номер 3. Для того, чтобы много получать, не обязательно руководить людьми. Можно просто быть офигенным инженером. И наоборот.
В общем, я не хотел быть менеджером, сопротивлялся, но больше было некому, и я согласился. Мне повезло, команда у меня была первосортная. Я понял, что большая часть людей, которые на меня работают, более продуктивна, чем я. И я понял, что мне нужно построить производственный процесс так, чтобы им не нужно было ни о чем заботиться и ни о чем лишнем думать. Чтобы они могли просто писать код, потому что они напишут его больше и лучше, чем я. У меня это осознание заняло довольно много времени, потому что я хотел быть инженером, да и сейчас хочу, но как выяснилось, я оказался хорошим менеджером. И в итоге мне отдали рулить три команды, где-то 15 человек. Все были довольны.
Потом, из недавно купленной Гуглом компании, пришло новое начальство. Начались шорохи, волнения и подковерная борьба за власть. Мы к тому времени достраивали вторую версию очков. Запуск отменили. Новые «визионэры» стали изобретать новое видение проекта, а мы должны были сидеть на попе ровно и ничего не делать.
Люди стали потихоньку переводиться из Google Glass в другие проекты. Моя команда мне сказала, что хотят оставаться вместе и попросили меня найти всем нам внутри Гугла другой проект.
Вообще, в Гугле так очень редко случается, чтобы вся команда снялась и ушла вся вместе. Но мне это польстило — видимо, я что-то делаю правильно, раз мои люди хотят остаться все вместе.
Команда разработчиков Google Glass.
Новое начальство тогда сообщило нам, что никто никуда не пойдет и переводиться всем запрещено. Наш начальник сам не понимал, что происходит, пытался обвинить нас. Говорил: « Гугл вам платит зарплату, вы должны сидеть и работать». На вопрос, что нам делать, если проект закрыли, плана нет, продукта нет, отвечал: «Не знаю, ты менеджер, вот ты и должен это выяснить. Сидите и делайте то, что вы делали раньше». У инженеров в Гугле нет никакой толерантности в отношении таких заявлений.
Я начал говорить с разными вице-президентами — у нас были встречи, нам рассказывали про то, какую работу делают их отделы. А мы выбирали куда пойдем работать. Оказалось, что сплоченная команда инженеров довольно высоко ценится. Не нужно выруливать межличностные отношения. Программисты знают друг друга с технической точки зрения, у кого какие сильные стороны, какие слабые.
В результате у меня было четыре варианта, куда переходить вместе со всей командой: первый — строить форум для ютуба и три серьезных — очки виртуальной реальности (кардборд), самоходные машины и machine intelligence. Мы пошли в переговорную и проголосовали. Два или три человека очень захотели самоходные машины и ушли туда, а все остальные вместе со мной ушли в machine intelligence.
Как раз в это время, это стала очень модная тема. В 2012 году, Джефф Хинтон (Geoffrey Hinton) выиграл соревнования Image Net с помощью нейронной сети. В Стенфорде проводят соревнования — тебе дают 10 тыс картинок, и твой алгоритм должен сказать, что на картинках изображено. И они долго-долго соревновались, а потом пришел Джефф, который занимался нейронными сетями в университете Торонто, применил нейронную сеть и всех уделал. Вообще, нейронным сетям меня еще в институте учили в конце 90-х, но тогда еще не открыли пару технических моментов, ну и вычислительная мощность была еще не та. Внутри Гугла это тоже стало очень модно. И Ларри Пейдж, и Сергей Брин хотят, чтобы Гугл стал умнее — делать все больше и больше с помощью machine learning, потому что это будущее и им нужно оставаться адекватными, чтобы не превратиться в Microsoft.
Александр Мараховский и Петр Малкин.
Мой новый начальник — хитрый. Когда ты дорастаешь до уровня VP, ты начинаешь политикой заниматься больше, чем инженерством. Он пообещал нам все, что мы хотели, чтобы мы к нему перешли. Ну и пока нам все очень нравится.
Я стараюсь так все спланировать, чтобы менеджерство у меня занимало не больше половины времени. Остальное время занимаюсь инженерствованием. Я даже взял себе задачу, которую только я один кодирую, чтобы удовлетворить свойimpostor syndrome — ну и заниматься чем-то реальным, не терять формы. Ждите, в конце следующего года должно что-то выйти.
— А на лодках ты не катаешься больше?
— Нет. Но я думаю, что я не попал бы в Панасоник и в Гугл, если бы не накатался в свое время на лодках. Ничего бы этого не было. Сейчас я начал серьезно увлекаться серфом. На доске плавать сложнее, но я купил дом на берегу океана и могу кататься каждый день без отрыва от производства. Плаваешь, природа, вокруг тебя дельфины и акулы, а потом идешь спокойно в офис.
Автор: DataArt
