Иллюстрация Анатолия Сазанова
Решил поделиться с вами четырьмя рассказами с «интригующими» названиями:
- Augmented Reality
- Умный дом
- A.I.
- Блокчейн
Объединяет их (как вы уже заметили) упоминание разных модных IT-слов. Их и так все пихают куда ни попадя, так почему и мне нельзя?
Немного нетвердой (и не всегда научной) и безрадостной фантастики под катом.
Augmented Reality
Утро 4421
Двадцать три часа в сутки я провожу, не видя и не слыша ничего вокруг. Я лишен слуха, зрения, я не могу двигаться. Только размышлять, сходить с ума или — если очень повезет — спать.
Таково мое наказание.
“Ты думал, война — это прогулка на пикник?” — зло говорили мне, когда выносили приговор. Совершенно забывая, что именно в это они и заставляли меня верить.
Пробую пошевелить руками и ногами. Пока двигаются, хотя и скрипят безбожно. Несколько швыряний в реку не пошли на пользу моему экзоскелету. Я открываю глаза и вижу привычный сумрак, колоннаду, а за ней с гудением проносятся машины. Все как всегда.
Вылезаю из своего укрытия на дорожку, ведущую вокруг мемориального кургана к широкой лестнице. Раннее утро, и лестница пуста. В несколько гигантских прыжков я забираюсь наверх. Несколько машин гудят мне вслед. Может, впрочем, это они вовсе и не мне. Но от резких звуков все равно инстинктивно пытаюсь вжать голову в плечи. Они же не слепые, и видят клеймо.
Клеймо на корпус поставили в ту же минуту, как отобрали у меня голос.
Я наверху, на обзорной площадке, и начинаю вяло копаться в мусорных баках. Стоит быть осторожным, нельзя уронить ни осколочек, ни обрывочек. Нельзя давать повод.
Отсюда открывается вид на площадь, которую современные архитекторы попытались сделать торжественной, подражая античным мастерам. Просчитались ли они, или это марсианская пыль изуродовала вычурные фасады, но площадь стала напоминать гробницу. Её окружали мёртвые серо-мрачные дома с вечно черными провалами окон.
Кроме одного.
Это было общежитие для беженцев из зараженных зон, и у него была дурная слава. Его считали рассадником заразы и называли “Лепрозорием”. Хотя, конечно, зараженных в нём не было и быть не могло. Из зараженных зон выпускали только после тотальной дезинфекции.
Тех, кто выживал, конечно.
На доме размашистыми каракулями было написано “прокаженный=предатель”.
— Греешься в лучах чужой славы? — надрывно произнес кто-то над ухом и закашлялся. Я вытащил руки из мусорки и на всякий случай сделал пару шагов в сторону, прежде чем обернуться. Мужик с оспинами в пол-лица недобро смотрел на меня, подрагивая от холодного утреннего ветра. На нем была униформа Городской Службы, в руках планшет, а вокруг сновали роботы-уборщики, подбирая окурки с потрескавшихся плит.
— Грейся, пока можно, — продолжал мужик, то и дело закашливаясь. — Скоро вас выгонят в зараженные зоны. Туда и дорога. — Он поднял голову вверх, к памятнику, и внезапно воссиял: — Эх, что ж вы не родились на десять лет раньше…
Я невольно продолжил его взгляд. На высоком постаменте огромный сияющий экзоскелет едва стоял на ногах, превозмогая, сдерживая огненный дождь. Экзоскелет был копией моего, только без клейма. Надпись на пьедестале гласила: “Защитникам из Четвертой армады”.
Да, они защитили.
И Первая армада защитила. И Вторая.
А мы — нет.
Третья волна достигла Земли. Этого нам никогда не простят.
Я стоял по стойке смирно и ждал, когда служащий уйдет со своими роботами. Судя по всему, мне они не оставят ни грамма алюминия, и придется делать рисковую вылазку во дворы. Но служащий совсем не торопился, похаживая вокруг памятника и что-то злобно бурча себе под нос. Оспины на его лице были внеземного происхождения. Жжение в его глотке, заставляющее его отхаркивать каждую минуту, — тоже. Я мог бы его понять, если бы он попытался понять меня.
У меня мало времени на жизнь. Я осмелел, сделал несколько шагов и рванул вниз по ступеням. Добежав до перехода, я дождался зеленого сигнала и быстро перебежал через проезжую часть, оказавшись у «Лепрозория». Если завернуть за угол и прокрасться по стене, можно добраться до внутридворовой помойки. Беженцы мало что выкидывают, но все-таки бывает.
Мое внимание привлекает подъезжающая к общежитию машина. Она брезгливо останавливается за десяток метров до входа, не касаясь шинами лужи у тротуара. Из машины вылезает женщина с огромной набитой сумкой в руке. Встает прямо в центр лужи, погружаясь по щиколотку, и вынимает с заднего сиденья малыша лет трех. Ребенок налысо пострижен, и мне никак не угадать — девочка это или мальчик. Женщина закрывает дверь и что-то говорит водителю с улыбкой, но тот срывается с места, не дослушав.
Я иду по тротуару, прижимаясь к стене дома, а они проходят мимо меня, держась за руки. Сумка, висящая на плече женщины, бьет меня по железному колену, отдача чуть не роняет её. Женщина поворачивается ко мне и говорит, глядя прямо на клеймо:
— Простите.
Малыш останавливается и тоже поворачивает ко мне голову. И… улыбается?
Женщина поправляет сумку на плече и слегка тянет ребенка за руку.
— Пойдем, Молли.
Они идут ко входу в общежитие. Звонят в дверь и исчезают за ней. На прощание Молли дарит мне еще одну улыбку.
Эта улыбка парализует меня. Я не замечаю, как другой прохожий грубо отталкивает меня в сторону. С кургана за мной все так же наблюдает городской служащий. Я ныряю в подворотню и прячусь там, пока он не уходит. Тогда я возвращаюсь в свое укрытие. В дальнем, темном углу, я отодвигаю каменный заслон и вижу бледно-розовое сияние.
Amanita martial.
Растерев добытую фольгу в труху, я тщательно посыпаю грибницу и — особенно тщательно — проклюнувшиеся грибочки. Такие часто можно встретить в зараженных зонах, в темных углах свалок. Если осторожно подкопать и вытащить грибницу вместе с землей, то можно избежать заражения. Если коснуться их небрежно, неаккуратно, то грибы лопнут, распылив миллионы спор.
Когда они еще подрастут, я собираюсь очень небрежно их коснуться.
Раздавить ногой к чертовой матери.
С этой мыслью я примостился на своем “спальном камне” и свернулся клубком, отсчитывая последние минуты свободы.
Не то чтобы меня сильно грела мысль о мести. Я знал, что это бессмысленно. Знал, что это кощунственно. Знал, что это неправильно. Отец не похвалил бы за такое. Но отец первым отвернулся от меня после поражения. В этом смысле терять мне уже нечего.
Но если не думать о мести, то придется думать о том, сколько времени осталось до повторного включения. А на исходе двадцать третьего часа я буду думать лишь об одном.
Включат ли меня вообще? Или оставят мое сознание гнить в этой стальной конуре?
Утро 4422
Меня включили.
Это должно символизировать огромную милость. Это должно означать дарованный мне шанс на искупление.
Для меня это ни хрена не символизирует и не означает.
“Два раза мы уже побеждали, — говорили нам. — Будьте достойными Первой и Второй Армады”, — говорили нам. О, да. Мы были готовы. Были готовы вернуться победителями, как они. Были готовы гордо вышагивать на парадах. Были готовы принимать поздравления, ронять слезу по павшим, класться в безграничной преданности Земле. Конечно, мы были готовы, мы — дети, выросшие на хрониках Первой Армады, жадно прилипавшие к экранам во время торжеств Второй Армады. Мы были готовы к тому, что видели всю нашу жизнь.
Только вот убивать мы не были готовы. Видеть, как умирают, не были готовы. А кто-то там, наверху, похоже, еще и не был готов к тому, что третья волна окажется в разы масштабнее предыдущих.
Каждая пропущенная капсула впивалась в совесть, словно заноза. Каждый из нас считал себя виноватым. Наверное, нам казалось это очень благородным, винить в провале только себя.
А вот другим это показалось очень удобным.
Утро напомнило мне об этом. Поперек тела маркером было написано “предатель”. Наверняка подростки, взрослые солидные люди не шарятся по таким подозрительным темным углам. Спасибо хоть не сбросили в реку, как прошлый раз. Пожалели.
Пожалели…
Мне не в чем себя упрекнуть. Мы сдерживали нападение как могли. Наверное, я не был самым быстрым, самым расторопным. Наверное, я не был даже смелым. Но любой, кто сказал бы мне тогда, что я не старался, получил бы кулаком по морде.
Сейчас, конечно, говорят безнаказанно.
А ведь когда нас погнали на Землю, на перехват первых прорвавшихся капсул — бессмысленная затея, ведь они потом прорывались тысячами! — я первым подбежал к одной из них. Подбежал, чтобы увидеть врага в лицо.
Я почувствовал запах гари. Нет, это не в воспоминаниях, это наяву. И запах мне, конечно же, лишь померещился — я просто заметил дым и услышал треск пламени.
Горел “Лепрозорий”.
Выскочив из своего укрытия, я увидел, как из окон четвертого этажа валит дым. Вдалеке завыла сирена, по лабиринту улиц мчались пожарные машины. Прохожие бросали мимолетный взгляд на бушующее пламя и, поняв, что за дом горит, двигались дальше по своим делам. Машины злорадно перешептывались, стоя на светофоре, и ехали дальше, когда загорался зеленый.
Я прищурил аугментированные глаза. Дверь дома распахнулась, и из неё высыпали люди. Высыпали и остановились под окнами, задрав головы. Им-то было не все равно.
Последней в дверях появилась женщина — та самая, которая только приехала вчера. Её выволокли силой и швырнули на тротуар, а когда она попыталась вернуться — грубо отпихнули от двери.
— Любуешься, тварь? — раздался знакомый кашель рядом. Мусорный адмирал и его мусорная флотилия обошли меня, застывшего на лестнице. Его голос привел меня в чувство. Я прыгнул вниз, оставив ужасную трещину на тротуаре, и рванул через улицу прямо под колеса машин. Машины гудели, но даже и не подумали сбавить скорость.
Я подбежал к “Лепрозорию” и вцепился манипуляторами в уродливую лепнину. Из-за поворота с грохотом и визгом вырулила пожарная машина. Наверное, они скажут мне отойти в сторону.
“Отойди в сторону, сынок”. Это прозвучало тогда почти ласково. А потом старшина выстрелил в капсулу из дробовика и, не дав мне опомниться, ударил меня прикладом.
Поэтому я не стал дожидаться, а пополз наверх. Полз, хватаясь за подоконники и рамы. Цепляясь за щели в стенах, за вычурные наросты, за крепления антенн.
На четвертом этаже я выбил стекло и нырнул прямо в бушующий чад. Выкрутив зрение на максимум, я, подобно ищущему хозяина псу, метался от двери к двери, приглядываясь и прислушиваясь.
Я нашел Молли в ванной одной из дальних квартир. Не знаю, как она догадалась забиться туда, закрыв плотно дверь, но это спасло ей жизнь. Дверь я вышиб, подхватил её на руки и выскочил обратно в коридор. Выломав дверь шахты лифта, я посмотрел вниз и вверх: лифт болтался внизу, объятый пламенем. Раскачавшись, я вцепился в трос и полез наверх, прижимая девочку к себе. Та цепко держалась за меня, закрыв глаза от страха. Она еще не знает, что мы, взрослые, поступаем точно так же.
В несколько прыжков добравшись до последнего, шестого, этажа, я забрался на технический этаж, а оттуда — выбив люк — выбрался на крышу. Там я и сел, прислонившись к стенке выхода вентиляционной шахты. Сел, держа девочку на руках.
Она открыла глаза и посмотрела на меня. Лицо её было слегка перепачкано сажей. На ней был серый комбинезон, больше её по размеру, надетый поверх белой майки. Холодный ветер пронизывал её до костей. Я отодвинулся, чтобы не холодить её еще больше.
— Где мама? — спросила она.
Я вытянул одну руку и показал ей вниз. Девочка потянулась головой в ту сторону, но ничего не увидела — до края крыши было далеко. Внизу раздавались шум, грохот и матерные возгласы пожарных.
Молли сунула дрожащую руку в карман, достала оттуда раскрошенный кусочек печенья и немедленно сунула в рот. Похоже, это немного её успокоило, и она попросила меня:
— Мне холодно. Обними меня.
Не дожидаясь ответа, она прижалась к холодному металлу. Слабо или сильно — я не почувствовал. Экзоскелет не для этого был создан.
— Обними меня, — повторила она.
Я прикрыл её руками, аккуратно, стараясь не повредить.
И она перестала дрожать.
Это было неправильно. Это было нелогично. Это было вопреки всем законам физики. Я сказал бы ей, если бы мог говорить, что разумнее всего ей свернуться калачиком на самой крыше, закрывшись от ветра вентиляционной трубой. Но никак не жаться к холодному металлическому корпусу.
Но она прижалась и согрелась. И, задышав ровнее, попросила еще:
— Спой мне песенку.
Я не мог.
Они отобрали у меня голос. Вспомню ли я последнюю свою фразу, сказанную перед приговором? Почему я сказал её?
Ах да.
Ведь в капсуле было живое существо. Конечно, я не знал наверняка… Но и старшина тоже не знал. Он видел то же, что и я. Существо, забившееся в угол капсулы, не было убийцей. Не было солдатом. Не было фанатиком. Оно было напуганным ребенком.
“Отойди в сторонку, сынок”, — сказал мне тогда старшина. Выстрел, удар — и вот мы летим назад, я скован и обезоружен, а он склонился к моему уху: “Пожалел, ссука? А наших детей ты не пожалел, а? Знаешь, какую заразу они с собой привезли?”
Он был прав. Он был чудовищно-логично прав. Специально ли, случайно ли, но они привезли с собой чуждые нам флору и фауну. Что это было — любимые горшочки с кактусами? Хомяки в клетках? Гербарий, спрятанный между страницами книг? Набранные в карман желуди? Для нас это была смерть. Зараженные зоны появлялись там, куда падали прорвавшиеся капсулы.
Поэтому меня тогда вернули в строй и снова дали приказ убивать. И я убивал. Я выполнил все их приказы, прекрасно понимая, в кого стреляю. Нас все равно признали виноватыми и все равно судили.
Тогда-то я и позволил себе признаться, что мне было их жаль.
“Я убивал их, потому что так было нужно. Но не пожалеть их, летящих сквозь пространство на верную смерть, я не мог. Это было бы бесчеловечно”.
Эти слова стоили голоса.
Я вдруг осознал, что мерно качаю Молли из стороны в сторону и мычу про себя какую-то забытую мелодию.
Я вдруг осознал, что Молли мне подпевает.
Она не могла слышать меня. Никто не мог меня слышать. У меня не было голоса!
Она подпевала мне еще минуту, а потом устало уснула. Следом за ней уснуло и мое тело. Пропало зрение, пропал звук. Я замер, сидя на крыше, с ней на руках. Мне оставалось только надеяться, что огонь потушат и нас обнаружат. Двадцать три часа я только об этом и думал.
Лишь бы они не решили, что она погибла.
Лишь бы они успели до того, как пламя доберется до крыши.
Лишь бы они успели до того, как дом рухнет.
Пожалуйста.
Утро 4423
Я просыпаюсь на дне реки. Вздыхаю про себя, переворачиваюсь и на четвереньках ползу к набережной. Цепляясь за выбоины в бетоне, сделанные мной же в прошлые разы, я вытягиваю себя на поверхность. Цепляюсь за парковую ограду, перетаскиваю себя через неё и падаю в клумбы. Не дожидаясь охранников, я сразу бросаюсь к выходу и прячусь в подворотне. Петляя по дворам, я за двадцать драгоценных минут добираюсь до своей родной площади. Издалека вижу сияющий памятник. Пробегаю еще немного под неодобрительный гул машин — и вижу черно-распахнутые окна, мертвые, погорелые. Из окон то и дело высовываются люди в форме и что-то внимательно рассматривают. Патрульная машина у входа. Толпа жильцов окружила женщину с ребенком. При виде девочки мне становится одновременно радостно и тоскливо.
Радостно от того, что она жива.
Тоскливо от того, в каком мире ей предстоит жить.
Я не слышу слов, но вижу, что жильцы кричат на женщину. По очереди, поддерживая друг друга одобрительным гулом. Полицейский стоит рядом и, кажется, пытается призвать их к порядку. Брезгливо морщит нос. Ему нет дела до Молли и её мамы, они все ему одинаково неприятны. Он смотрит на надпись “прокаженный=предатель” и задумчиво кивает ей.
Я понимаю, что происходит. Они приехали, и на их этаже начался пожар. Это же простая причинно-следственная логика. Мы полетели защищать Землю, а Земля оказалась заражена. Гадать не надо, кто виноват.
Я не замечаю, как около меня опять появляется король помоек и его вассалы. Кашель должен был бы выдать его за километр. Похоже, он долго сдерживался специально для меня.
— Опять глазеешь? Тебе же нравится, когда людям плохо, да? Все из-за тебя, тварь. На нас, беженцев, смотрят как на скот, из-за тебя.
Он хотел, видимо, плюнуть в меня, но закашлялся, согнувшись пополам.
Я не стал его дожидаться.
Быстро скрывшись под колоннадой, я отодвинул камни от своего тайника. Осторожно подкопал грунт и вытащил грибницу вместе с еще несозревшими грибами. Я вышел с ней обратно на свет — и если бы кто-нибудь толкнул меня в этот момент, то ему стоило бы пенять только на себя. Я медленно дошел до ближайшего ко мне робота-уборщика и пнул его. Тот от удивления разинул пасть, куда я и затолкал грибницу вместе с клочьями земли.
Она была еще слишком слаба, чтобы разразиться спорами прямо сейчас. Дальше уже не моя забота. Слишком мало времени.
Я, как и вчера, ринулся через дорогу не утруждая себя соблюдением правил. Как и вчера, я получил разъяренные гудки в спину. Разве что пожарной машины не показалось из-за угла, как вчера.
Мне было жаль, что я не могу пожать руку тому, кто вытащил Молли из моих объятий. Даже если это он потом бросил меня в реку.
Толпа расступилась передо мной. Я вошел, как прокаженный, в круг прокаженных. Полицейский от такой наглости потерял дар речи и стоял, разинув рот, пока рука его тянулась к пистолету.
Зато дар речи обрел я.
Я ткнул пальцем в обгорелые окна четвертого этажа, а потом показал на себя.
Толпа загудела.
“Верно! Он тут все время околачивался!” — заголосил какой-то высокий мужик в трениках.
“И за девкой следил с самого приезда!”, — подтвердила женщина в пестром шарфе.
Я успел увидеть Молли до того, как мама утащила её в толпу, повинуясь древним инстинктам. Она прижалась к маме и смотрела на меня в оба глаза. Она не улыбалась. Я понимал, почему, но мне было немножко обидно — уйти, не увидев её улыбки.
Обернулась её мама. Она была смертельно напугана. Она была смертельно уставшей. Она проделала долгий путь, убегая от смерти, и потеряла все то немногое, что у неё было.
Я не мог ей позавидовать.
Она кивнула мне, и я прочитал в её глазах: “Спасибо”.
Полицейский подошел ко мне на исходе моего единственного часа.
Я встал на колени, чтобы не упасть на кого-нибудь случайно, и погрузился во тьму.
Утро
Молли проснулась в автобусе. Мама дремала рядом, прислонившись головой к окну. Когда автобус подпрыгивал на кочках, она морщилась во сне. За окном простирались спелые, созревшие поля. В салоне было много людей, они спали или сидели, погрузившись в телефоны. Водитель жевал зубочистку и смотрел на дорогу — его было видно в зеркале. А потом он вдруг заметил Молли и подмигнул ей.
Этого ей хватило, чтобы понять: все будет хорошо. И она замурлыкала песенку. Тихонечко, практически про себя, чтобы её не наругали за шум.
— Что это за песенка? — спросит её мама потом. Молли сама не знает. Она помнит только крышу, пронизывающий ветер. И еще человека, который её защитил.
Убаюканная собственной песенкой, она прижалась к матери и крепко уснула.
Умный дом
Дом пробудился ото сна вместе с Женей. Она открыла глаза — и дом услужливо впустил в спальню прохладу утра, запах земли и яблок и ласково-робкий солнечный свет. Где-то за верхушками елок занимался рассвет.
Она всегда вставала раньше, чтобы насладиться тишиной в компании кружки кофе. Однако сегодня, судя по бубнежу телевизора из гостиной и пустой половине кровати, её опередили.
Женя поднялась и вздохнула. Дом будто опомнился и аккуратно прикрыл двери, чтобы телевизора не было слышно. Женя спустилась во двор по лестнице. Ведя рукой по перилам, она чувствовала капельки засохшей краски. Там, где солнце и дождь обнажили дерево, не мешало бы подкрасить. Но Жене не хотелось ничего менять.
Шагая к веранде по мощеной садовой дорожке, мимо газона с трескучим автополивом, она невольно заглянула в окно гостиной. Костя сидел на диване, спиной к окну, уставившись в телеэкран. Прикусив губу, Женя вошла с веранды на кухню, и через пару минут вернулась с чашкой кофе. На чашке было коряво написано “маме” синими буквами.
Вдохнув обжигающий дым и пригубив молочную пенку, она зажмурилась — крепко, до цветных пятен в глазах, — а потом села в кресло и принялась смотреть, как вырастает солнце. Когда оно покажется целиком, Женя прекратит смотреть и уйдет в дом. Она знает, что дальше солнце шутя перемахнет через дом и скроется, погрузив веранду во тьму и оставив её в одиночестве. Мысль эта пугала её, и она не задерживалась на веранде после полудня.
Но это все потом. Пока что её солнце с ней, выглядывает несмело из-за верхушек елей, будто из-за одеяла.
Скрипнула дверь. На пороге показался Лёня, сонный и смешно взъерошенный. В пижаме с якорями.
— Привет, — заспанно пробубнил он, щурясь от солнца.
— Доброе утро, зайчик, — ласково сказала Женя. Поставив кофе на столик, она протянула руки, — иди я тебя обниму.
Лёня послушно подошёл и дал себя обнять. Чуть помешкав, он и сам обвил её шею руками, уткнувшись носом в шею. Она чувствовала его дыхание.
Потом он поднял голову и спросил, вглядываясь куда-то вдаль.
— Можно я схожу сегодня в лес?
Женя прижала его крепче к себе.
— Давай в другой раз, малыш, — ответила она.
Лёня нахмурился и отодвинулся, норовя выскользнуть из её рук. Жене очень не хотелось отпускать его от себя.
— Я хочу в лес.
— Я знаю, — спокойно и убаюкивающе-ласково продолжала она, — Мы обязательно сходим, когда я немного отдохну. Мы же приехали сюда отдыхать, помнишь?
— Я могу один сходить.
— Но я буду за тебя волноваться. Ты же не хочешь, чтобы я волновалась?
Вопрос не был риторическим. Женя испытующе смотрела на сына, ожидая ответа. Тот метался взглядом от леса к матери. В конце концов он сдался и, закусив губу, помотал головой.
— Вот и хорошо, — она одобрительно улыбнулась, — иди переодевайся и приходи завтракать.
Он послушно направился к двери, и вдруг неуверенно замер на пороге.
Женя насторожилась. Повернулась, чтобы спросить что случилось, но сын уже исчез за дверью.
Чуть позже, после завтрака, обменивая пустую тарелку на стакан с соком, она как бы невзначай спросила:
— Дом говорит, что ты ночью выходил из комнаты. Что-то случилось?
Лёня опустил голову и не сразу ответил.
— Я проснулся ночью. Увидел луну и… испугался. Она была страшная.
Женя присела рядом на корточки и обняла его.
— Почему же ты не позвал меня? Не пришёл?
Молчание.
— Не хотел тебя расстраивать.
— Бедный мой, — она гладила его по голове, — обязательно зови меня, если что-то случилось, хорошо?
Лёня едва заметно кивнул. Будто нехотя.
Будто бы на самом деле он вовсе не хотел бы её звать.
Женя уняла дрожь в груди и сказала настолько ласково, насколько смогла:
— Ну, иди поиграй. Я скоро к тебе приду.
Вымыв посуду и оставив указания дому касательно продуктов, Женя отправилась в гостиную. Там, помимо бубнящего телевизора и молчащего супруга, был еще огромный книжный шкаф.
— Сделал бы, что ли, потише, — сквозь зубы бросила она мужу, но тот не ответил. Бубнеж мешал ей сосредоточиться.
“Детские страхи… Детская психология… было же что-то где-то…” Дом, будто услышав её мысли, услужливо перелистнул полки шкафа и выставил наружу увесистый том с милейшим карапузом на обложке. Женя взяла книгу и в нерешительности остановилась. Посмотрела на кресло в гостиной, перевела взгляд на телевизор. Потом с надеждой взглянула на часы, и затем, уже без надежды, на веранду, постепенно уходящую в тень.
“Пойду к нему”, — решила она.
Поднявшись по скрипучей лестнице на второй этаж, она вошла в комнату Лёни и села в кресло-качалку. Лёня сидел за своим столом и рисовал красками. Она заглянула ему через плечо. Лес, темно-синее небо, их домик, небрежно-коричневый, и черное пятно в небе.
— Ух ты, — сказал она, — здорово нарисовано. А что это? — Она указала на черноту.
— Это луна, — ответил Лёня и поежился.
— Но луна желтая.
— А вчера была такой. Черной.
Женя поглядела на сына недоверчиво.
— Уверена, тебе это просто приснилось. Просто плохой сон.
— А тебе снятся плохие сны?
Женя прикусила губу.
— Да, сынок. Снятся. Они всем снятся.
Она села в кресло, открыла книгу и принялась читать, стараясь вникнуть в каждое слово и не упустить ничего важного. Когда стемнело и дом зажег электрический свет, в голове у Жени была каша из терминов, методик и поучений всех мастей. Взглянув в окно, она увидела крадущуюся за облаками луну. Круглая, желтая, она будто плыла в волнах, как огромная блестящая рыба. Улыбнувшись, Женя посмотрела на сына. Тот смотрел мультики, приковав себя взглядом к экрану и приоткрыв рот. В отблеске экрана он неприятно напоминал своего отца.
— Лёнь, — позвала она, — Лёня.
Сын нехотя повернул к ней голову, все еще косясь глазами в экран.
— Подойди, посмотри, как красиво, — поманила она его.
Он поставил мультфильм на паузу, поднялся с пола и с интересом подошел к ней. Она указала ему на окно, и он послушно перевел взгляд туда, где плыла в облаках луна.
Он замер.
Глаза его вмиг остекленели. Он будто перестал дышать, а сердце, похоже, пыталось вырваться из грудной клетки. Женя видела это, чувствовала, как будто это происходило с ней самой.
— Что… что такое?
— Луна… черная, — прошептал он. — Видишь?
Женя еще раз взглянула в окно. Желтая луна. Все еще желтая.
“Что… происходит”.
— Лёня… Она желтая. Ты видишь?
Грудь у Жени сковало холодом. Что-то такое она как раз читала сегодня.
Лёня, отвернувшийся было, нехотя снова взглянул в окно.
— Чёрная, — пробурчал он и потупил взор.
Ей показалось, или ему… стыдно.
“Так…”
— Лёня, — она присела рядом с ним на корточки и вкрадчиво спросила: — почему ты меня обманываешь? Луна желтая, я же прекрасно вижу.
Лёня молчал.
— Ты думал, я не поверю тебе, что ты видел вчера кошмар? Я верю. Но сейчас ты не спишь, и луна обычная, желтая, как всегда.
Лёня молчал. В ясных глазах его блестели слезинки.
— Лёня, не молчи. Объясни, почему ты мне врёшь.
— Она чёрная! — вдруг яростно выпалил он, — Чёрная! Уйди от меня!
Лицо его исказилось и покраснело. Он вырвался из её рук, забился в свою постель и накрылся с головой.
Жене стоило большого труда сохранить видимое спокойствие. Она выпрямилась и небрежно подошла к двери. Взявшись за ручку, она надменно и холодно сказала через плечо:
— Я-то уйду. А ты посиди тут и подумай над своим поведением. Один.
Женя вышла и на автомате заперла дверь на ключ. Или дом сделал это за неё? Она уже не помнила. Пелена спала с глаз уже в спальне. Женя сидела на кровати и разглядывала собственные руки. На мгновение ей померещились старческие морщины и уродливо-выпуклые вены, обвивающие кости.
“Подростковый кризис? — спрашивала она себя. — Сепарация?” — Она путалась в терминах, возрастах и методиках. Мысли её вообще путались так, будто кто-то швырялся камнями у неё в голове, разбивая стройные ряды хрустальных замков.
— Есть… — решила она думать вслух, — есть два варианта. — Голос её дрожал, она сама себя не узнавала. — Либо… либо он… отдаляется от меня… нарочно мне перечит, либо… что-то не в порядке. — Она вдруг ожила. — Да… Конечно, что-то не в порядке.
Спасительная мысль привела её в чувство. Она решительно встала и быстро вышла из спальни. На лестнице она прислушалась — у сына в комнате было тихо. Спустившись в гостиную, Женя застала Костю на прежнем месте. Телевизор продолжал извергать свет и звук.
Женя села рядом с мужем и, посмотрев в его немигающий профиль, твердо произнесла.
— Костя, нам нужна эвакуация.
Слова эти не произвели на её супруга никакого впечатления. Она повторила их громче. Со злости пихнула его в плечо — и ушибла ладонь. Боль словно разомкнула какой-то контакт в её голове, и она вдруг услышала свое имя в динамиках телевизора.
«Женя».
Она повернулась к экрану. Костя смотрел на неё оттуда и улыбался.
«Не думаю, что ты заметила, что меня уже нет. Я не виню тебя, тут и правда сложно заметить, как течет время. На случай, если ты вдруг забыла, я оставил подробные инструкции по эвакуации в спальне, в конверте на столике. Я хотел бы, чтобы все было иначе, но как уж получилось. Прощай.»
Экран мигнул, и вот он снова улыбается ей.
«Женя. Не думаю, что ты заметила...»
Щелчок. Темнота и тишина. Гостиная превратилась в склеп. А Женя уже неслась по лестнице, спотыкаясь о такие знакомые ступеньки. Ворвалась в спальню, жадно схватила конверт. Распечатала, измочалив вдоль и поперек, и впилась глазами в инструкцию.
А потом четко и громко произнесла Приказ.
Дом погас. Свет погас. Мир погас.
Дрожащими старческими руками она сняла с головы очки и встряхнула седой головой. Глаза заново привыкали к полумраку реальности. Дом, обратившись старым согбенным слугой, услужливо распахнул перед ней двери — догадался, что сама она не справится. Серая, матовая дверь, ни намека не дерево. Зашитые пластиком стены. Тянущиеся под потолком провода и мигающие индикаторы сотен устройств. Жене показалось, что она застала дом неодетым, подняла из постели, выдернула из глубокого и доброго сна.
В общем-то, так оно и было.
Дому было проще. Он без труда признал в старухе свою молодую хозяйку. Верный слуга.
Женя встала и, пошатываясь, опираясь на подставленные поручни, вышла к лестнице. Еще одна дверь распахнулась перед ней, и она вошла в комнату Лёни.
На кровати — большей, чем она привыкла видеть, — сидел её сын. Он смотрел прямо перед собой и не видел ничего, потому что его глаза закрывали электронные очки.
— Мама, — хриповатым басом позвал он.
— Я тут, — еле прошептала она. Доковыляв до него, она погладила его по голове с жалкими остатками былых вихров.
— Я ничего не вижу, — дрожал он.
Женя расстегнула застежку на затылке и сняла с него очки. Лунный свет ударил в его белесые глаза, и он закрылся рукой.
Женя осмотрела очки. Дом зажег свет и сунул ей в руки отвертку. С трудом припоминая, как она настраивала все это сама, Женя сняла крышку окуляров. Блеснули микросхемы, и там, среди медных созвездий, она увидела налипшую мушку.
Осторожно подцепив её отверткой, Женя брезгливо сбросила её на пол.
— Нужна полная дезинсекция, — пробормотала она, прикручивая крышку на место. Она взглянула на сына. Тот изумленно разглядывал свои руки, покрытые седеющими волосками.
— Мама… Сколько лет прошло?
— Не знаю, сынок, — ответила Женя, заканчивая работу. — Это неважно.
— Ты сказала, мы попробуем. Мы попробуем и вернемся. Мы же вернулись.
— Успокойся. — Она коснулась его головы. Он не отвернулся, не отдалился. Он, наоборот, приник к ней, спрятал лицо в её платье, чтобы не видеть того, что вокруг.
— Это… это плохой сон?
— Да, малыш, — спокойно сказала она. Затем аккуратно надела на сына очки и застегнула на затылке. Потом помогла ему лечь, чуть не рухнув под тяжестью его тела — спасибо дому, что поддержал.
Накрыв одеялом, поцеловала Лёню в лоб.
— Засыпай, — ласково сказала она. — А когда проснешься, все будет по-прежнему.
— Мне страшно. Посиди со мной, пожалуйста.
— Конечно, — Она села рядом и погладила его по руке. На лице её было спокойствие и умиротворенность.
“Всего лишь неполадка. Слава богу, просто неполадка”.
Она мурлыкала под нос одну из своих колыбельных и смотрела в окно. Там, на волнах облаков, плыла желтая луна.
— Приготовиться к возвращению, — тихо скомандовала она дому.
A.I.
Руслан сидел на лекции и усиленно делал вид, что слушает и записывает преподавателя. Его приятелю Николаю думалось, что на самом деле Руслан слушает его, и поэтому продолжал тараторить шепотом.
— “Джинн” — это прорыв. Это такой искусственный интеллект, которых еще не было. Алекса с Сири будут визжать как сучки, когда его зарелизят. Я видел бету в действии — это нечто. Это прорыв.
— В чем прорыв? — рассеянно спросил Руслан, — Очередной голосовой помощник.
— “Очередной”? — взвился Николай, — Ты вообще в курсе в чем фишка?
— Нет, — ответил Руслан. Ему надоела эта болтовня — что со стороны кафедры, что со стороны соседней парты — и он многозначительно посмотрел на часы. До свидания с Линдой оставался час, три минуты и сорок секунд. Тридцать девять секунд. Тридцать восемь…
— … расчет жизненного плана, понимаешь, дурень?
— Сам ты дурень, — огрызнулся Руслан, — объясни по-человечески.
— Смотри, — терпеливо начал Николай, — ты ставишь цель, — он ткнул пальцем в ладонь, — типа: “хочу Теслу через год”. Ну или ботанский вариант для тебя — “хочу красный диплом”. И “Джинн” составляет тебе четкий план, последовательность действий, понимаешь? Это тебе не такси заказать и не маме позвонить, это — твой персональный ангел-хранитель. Дошло наконец?
Руслан не ответил. Руслан следил за секундной стрелкой. Та давно вышла за отведенные границы лекции.
Его напряжение передалось преподавателю у доски. Тот взглянул на часы, с сожалением взглянул на мысленно уже отсутствующих студентов — и махнул рукой.
— Все на сегодня.
Руслан быстро сунул планшет в сумку и пулей вылетел из аудитории. Николай грустно посмотрел ему вслед, а потом тихо обратился к телефону:
— Джинн?
— Слушаю и повинуюсь, — ответил нарочито восточный голос.
— Напомни, скольким людям я должен посоветовать тебя установить?
* * *
В три часа дня Руслан прибыл на место и встал в условленном месте напротив вокзала. Оттуда ему были видны старинные часы на башне. Он сверился со своими — спешили на три минуты.
Ему очень не хотелось утыкаться по привычке в телефон и пропустить ее появление. А не заметить ее было проще простого — чем ближе к вечеру, тем больше народу на улице и темнее небо. Так что он просто вертел мобильник в руках и боролся с острым желанием позвонить или написать ей.
“Спокойно. Договорились — значит договорились”, — размышлял он, — “Она всегда опаздывает, но приходит. Нечего паниковать”.
В три семнадцать, когда Руслан в сотый раз сверил часы, проверил, не разрядился ли телефон в одночасье, и прощупал взглядом каждого из нескольких тысяч прохожих, она вышла из подземного перехода. В джинсах, не по осеннему легкой и короткой курточке, и густо-намотанном цветастом шарфе. Она шла, держа перед лицом телефон и что-то наговаривая в него, а глазами рыскала по сторонам. Потом заметила Руслана и улыбнулась. В глазах ее блеснул воодушевляюще-озорной огонек.
Руслан пошел ей навстречу. Они встретились у фонтана на площади, вокруг которого носилась шумная ребятня, и взялись за руки — телефон Линда уже успела спрятать в сумочку. Она улыбнулась ему притворно-смущенно и взглянула на вокзальные часы.
— О, я, похоже, опять опоздала, — удивилась она, — Давно ждешь?
— Совсем нет, — улыбнулся Руслан.
— Тогда идём!
* * *
Они прошлись по набережной, постояли на мосту — он обнял ее, чтобы было теплее — а потом погрузились в чащобу старых домов и обшарпанных заводов. Когда-то из могучих труб вырывались клубы густого дыма. Сейчас там, кажется, гнездились птицы.
На узких улицах было темно и романтично-жутко. Руслан и Линда болтали ни о чем, сбиваясь с последних событий на воспоминания, накопившиеся за неполные двадцать лет. Руслан был счастлив. Его смущало только, что Линда то и дело поглядывала на экран телефона, будто ждала чего-то. Что-то похожее на ревность омрачало его радость. Не потеряй он способность рассуждать хладнокровно, он заметил бы, что их маршрут меняется каждый раз после такого подглядывания.
Они вышли на автоматический проспект, где в тестовом режиме перемещался беспилотный транспорт — огромные автобусы и мелкие робо-рикши — и пошли по непривычно широкому тротуару.
— Это чтобы люди привыкали, — пояснял Руслан, хотя Линда ничего его не спрашивала, — А то многие боятся роботов.
— Чего их бояться, — пожала плечами Линда, — просто машины.
— Как сказать… Видишь, пешеходный переход?
Его сложно было не заметить. Он сиял зеброй посреди проспекта, и вдоль него волнами ходила красная завеса, у которой как раз притормозил громоздкий робо-автобус.
— Вижу. Яркий какой…
— Машины и так видят, им весь этот свет не нужен. Это для людей, чтобы меньше боялись.
— Сбивали кого-нибудь?
— Вообще ни разу. Ни на переходе, ни где еще. Они же быстрее человека реагируют.
Линда еще раз заглянула в сумку, где сиял экран телефона. И не успел Руслан задать осторожный вопрос, чтобы развеять подозрения, она вдруг выпустила его руку и просто заявила:
— Проверим!
Мгновение спустя она уже перелезала через забор. Руслан опомнился, когда она уже выходила на дорогу — прямо под свет фар приближающейся роборикши. Та, заметив преграду, резко включила дальний свет, заставив Линду прищуриться.
Кто знает, что на нее нашло мгновение назад, но сейчас Руслан видел — она боялась. Колени ее вдруг задрожали, она потянулась руками к нему, будто хотела вернуться — но от ужаса не могла двинуться с места.
Миг — и он перемахнул через забор. Роборикша резко повернула фонарь в его сторону, судорожно просчитывая, как объехать нарушителей. Заскрипели тормоза, заскользили колеса по мокрому подмерзшему льду. Руслан оттолкнулся ногами от асфальта и вытолкнул Линду прочь.
Та влетела в ограждение и вцепилась в него обеими руками. Роборикшу занесло, она отчаянно отбивалась математикой от физики реального мира, и почти победила. Пройдя в сантиметрах от носа Линды, она проскочила, не затронув ее, и лишь на излете зацепила бортом Руслана. Его отбросило в сторону и опрокинуло на спину. Левая рука ударилась локтем — и режущая боль пониже плеча лишила его сознания.
* * *
Когда он пришел в себя, на лицо ему падал дождь. Он слышал сирену, и видел, как дорогу отгородило красным сиянием. “Аварийное закрытие”, — подумалось Руслану.
Линда сидела рядом, и Руслану сначала показалось, что она говорит с ним. Только она не смотрела на него — она смотрела в телефон.
— Джинн, какого черта все не так?
— Уточни вопрос, пожалуйста, — промурлыкал восточный голос.
— Я сделала все по плану. Опоздание, прогулка, обнимашки на мосту, нелетальная травма. Я не чувствую никакого прироста счастья.
— Я оценивал вероятность успеха в семьдесят процентов. Сам Аллах не предсказал бы лучше.
— В жопу твою математику, — рявкнула она, — Что мне еще сделать?
— В этом сценарии уже ничего, — бодро ответил телефон, — Я могу гарантировать результат лишь с некоторой…
Линда размахнулась и швырнула телефон куда-то в темноту. Вдалеке завыла, приближаясь, сирена скорой помощи.
— Линда… — прошептал Руслан и попытался подняться, но боль в руке приковала его к мокрому асфальту. Линда зло посмотрела на него, развернулась и быстрым шагом скрылась в собравшейся толпе.
Блокчейн
Запись: 4abbe6bc-ae28-42c8-9c84-c96548923f0d
Предыдущая запись: 4e792675-0ede-4bd8-a97e-ab3352608171
Субъект: Светлана Нарзаева, 12 лет
Статус: мертва
Причина: уточняетсяЗапись: dd752b29-11db-43dc-945f-c22db3768368
Предыдущая запись: 4abbe6bc-ae28-42c8-9c84-c96548923f0d
Субъект: Артём Шилов, 35 лет
Статус: мертв
Причина: уточняется
* * *
Дверь скрипнула. Илья вздрогнул и обернулся. Инстинктивно обернулся, понимая, что выдает себя своим поведением. От этого понимания его рука дрогнула, и он уронил е-паспорт на стойку.
Никто не пришел за ним. Просто мужчина, сидевший на скамейке в углу, вышел через скрипучую дверь, оставив на полу грязно-мутные следы. Натянув шляпу и закутавшись в серый промокший плащ, он быстро зашагал по мокрой дороге.
Илья повернулся обратно и пересекся взглядом с блондинкой за окошком. Сглотнул. Та дежурно улыбнулась сиреневыми губами, взяла выпавший из его рук е-паспорт, провела им по терминалу. Пока терминал о чем-то размышлял, помигивая светодиодами, она принялась разглядывать его фотографию, задумчиво грызя ноготь.
— Ого куда тебя занесло, — присвистнула она, бросив взгляд на адрес. — Так все серьезно?
Илья пожал плечами и постарался вернуть себе самообладание.
— Я… я к жене иду, — сбивчиво ответил он.
— О, поздравляю. — Её интерес приугас. — А поездом не быстрее?
— Я не тороплюсь, — нервно усмехнулся Илья.
“Я жить еще хочу”.
Терминал пискнул и воссиял красным. Блондинка скривила сиреневые губы.
— Увы, не в этот раз. Попробуй завтра.
Илья принял из её рук е-паспорт и спросил с плохо скрываемым отчаянием:
— Мало работы?
— Работы? Полно, — махнула рукой девушка. — Тут тебе и стройка, и новая автострада. Просто не повезло.
Илья сунул е-паспорт в карман, повернулся и заковылял к выходу. Правая нога ныла и болела, как всегда в дождь. А левой был протез Онежробостроя, и он работал одинаково плохо в любую погоду.
Доковыляв до выхода, Илья вдруг понял, что не поблагодарил и не попрощался с девушкой. Ему стало стыдно, что привело его в какое-то смятение. “После того, что ты сделал, тебе стыдно из-за такой ерунды?”
Он повернул голову, но девушка уже куда-то вышла. Илья покачал головой, надавил на скрипучую дверь и вышел прямо под дождь.
У него не было капюшона, плаща или зонта, лишь папка для документов, черная, застегивающаяся на кнопки. Её он и поднял повыше, закрывая от дождя даже не себя, а телефон. Единственное свое солнце.
— Прости, я отвлекся ненадолго, — написал он. Ответ не заставил себя ждать:
— Нестрашно. Ты твердо решил? Ты придешь? — спросила его Инга.
Илья оторвал взгляд от телефона и взглянул прямо перед собой. Цепь из бетонных блоков выстроилась слева и тянулась далеко, до самого горизонта. Там она сливалась с густо-пахнущей железной дорогой, дребезжащей поездами справа. Где-то там, на краю земли, она и ждала его.
— Я приду, — ответил он. — Я уже иду.
* * *
Инге пришлось отложить телефон — она чуть не наехала тележкой на вставшего посреди прохода малыша. Тот задумчиво сосал соску и разглядывал красочный плакат, гласивший “Лотерея исправительных работ — твой шанс на искупление”. Пока Инга соображала, как бы объехать ребенка, зазевавшаяся мамаша выскочила из-за прилавков, подхватила свое чадо и удалилась, бросив презрительный взгляд. Малыш тоже посмотрел на Ингу и почему-то улыбнулся.
Та почувствовала себя неловко. “Я совсем их не понимаю”, — подумалось ей.
Она посмотрела на лежащие в тележке покупки. Кроватка — дешевая, пластиковая. Ванночка. Большой рулон полиэтиленовой пленки. Банка краски. Валик. Еще с десяток мелочей. И… кажется, она что-то важное забыла.
— Я могу вам чем-то помочь? — Консультант выплыл из ниоткуда, улыбаясь одновременно и лицом, и блестящим бейджиком.
— Эм… Да, — пришла в себя Инга, — мне нужно средство для мытья стен. Что-то посильнее.
— Сильное загрязнение?
— Да… Собаки, понимаете? Всё пачкают.
— А, понятно, — просиял консультант и начал рыться в товаре. Инга похвалила себя за находчивость. Слишком смело похвалила: тут же из глубин её сознания пробудился вязкий страх и задал ей вопрос: “А что бы он сказал на это?”
И тут же озвучил ответ. Его голосом, конечно же:
— Надо же, какая ты, оказывается, умная
Ноги её подкосились. Как в тумане, не помня как расплатилась, она вышла из магазина и потащила тяжелые покупки домой. Дул холодный ветер и гнал с севера гигантскую черную грозовую тучу. Пакеты так и норовили перерезать ей пальцы своими скрученными ручками.
“А что бы он сказал на это?”
— Ты такая сильная. Целых два пакета!
Страх стегал её по ногам, накачивал кровью сердце, заставляя побелеть и без того бледное лицо. Она на автомате добралась до дома, поднялась на шестой этаж и только там, в квартире, швырнув покупки на пол, позволила себе отдышаться. Опустилась на табурет в прихожей и принялась растирать замерзшие ладони. Борозды от пакетов жгли её белую кожу.
Воспоминания о его последнем звонке жгли её память.
— Я возвращаюсь в пятницу. Ты же не думала, что мы расстанемся надолго?
Инга посмотрела на календарь. Еще среда.
Она бросила взгляд на покупки. Спинка кроватки треснула. Но сейчас это не имело никакого значения. Она взяла рулон с пленкой и потащила его в маленькую комнатушку. Там на полу еще виднелись следы от ножек кровати, которую она еле вытащила оттуда накануне.
Зажужжал телефон. Инга бросила пленку на пол. Закрыла глаза. Досчитала до десяти. Достала телефон. Открыла глаза.
“Кто?”
Сообщение от Ильи.
Она выдохнула и села, сползла по стенке на корточки. Прежде чем ответить, она всхлипнула несколько раз, борясь с накатившим отчаянием, вздохнула глубоко. И лишь обретя силы улыбнуться, открыла сообщение.
— Как ты думаешь, кто у нас будет — мальчик или девочка?
Удивленно-обрадованная, она ответила:
— Не знаю. А ты кого больше хочешь?
— Дай-ка подумать… Пусть будет мальчик.
— Все вы такие, подавай вам мальчиков ) И как бы ты его назвал?
— Точно на И!
— Хах, это почему?
— Илья + Инга = И… Игнат?
— Не.
— Ипполит?
— Ни в коем случае. Давай лучше другую букву.
— Игорь?
Молчание. Долгое, тягучее молчание.
— Инга? Все хорошо?
— Давай сменим тему.
* * *
Вечером Илья устроился на скамье на железнодорожной станции с гордым названием “Озерная”. Большинство поездов следовали мимо, не притормаживая, поэтому на платформе было пусто. У скамейки под навесом не хватало досок, но это Илью не сильно печалило. Хотя бы сухо.
Ему пришли несколько писем из Онежробостроя. Первое из них называлось “Приказ об увольнении”. Илья удалил всю пачку, не читая. Назад дороги не было.
Он вытянул вперед ножной протез, выставив металлическую ступню под дождь. Железке было все равно.
Усталый взгляд его зацепился за выцветший плакат времен реновации гражданского общества. Ставший уже привычным силуэт робота-”следователя” и воодушевляющая надпись.
“Машины вычисляют преступников. Наказание — задача граждан. Вместе — на страже справедливости”.
“Следователями” их называли только дикторы в новостях. Обычные люди звали их “следаками”, а еще “могильщиками”. Роботы уносили тела на экспертизу и запускали анализ происшествия — сложнейшую симуляцию, именуемую “расследованием”. Обычные люди называли это “гаданием”.
“Типичное гадание идет три дня, — размышлял Илья. — Я успею. Вот сейчас немножко отдохну и пойду дальше”.
Он на минутку прикрыл глаза и, видимо, задремал, как вдруг чересчур уж громкий раскат грома заставил его вздрогнуть и проснуться.
То оказался не гром, а ругань старика, споткнувшегося о вытянутый протез.
— Расставил тут лыжи свои! — возмущался он, поднимаясь с мокрого асфальта. — А я теперь вообще мокрый.
Илья помотал головой, чтобы проснуться, и слабо улыбнулся.
— Извини, отец, — дружелюбно сказал он. — Присаживайся, обсохнешь.
“Мне только скандалов не хватало”, — подумал он с досадой.
Старик поворчал для виду, но приглашение принял. Сел нахохлившись, будто воробей, и тоже вытянул левую ногу вперед.
— Чего у тебя, нога не сгибается? — поинтересовался он.
Илья с трудом согнул ногу и клацнул пяткой об асфальт.
— Сгибается. Только неровно.
— Онежробостроевская поделка?
— Угадал.
Старик проворно задрал штанину и обнажил ножной протез. Внешне неотличимый, по стандартным лекалам Онежского завода. Только подогнанный идеально. Старик пошевелил металлическими пальцами — и поршни в голени послушно зашуршали, мягко, певуче.
— Вот я поражаюсь, — продолжал старик, — у кого ни встречу онежский протез — халтура страшная. А мне, видишь, — повезло. Мастер от бога.
Илья смотрел на стариковский протез как завороженный. Мысленно разбирал его на части, любовно смазывал взглядом и снова собирал, изгиб к изгибу, линия к линии, как цветок. Ему редко приходилось видеть собственную работу в деле.
“Все правильно сделал, — подумал он самодовольно, и тут же застыдился: — А вчера — тоже правильно?”
— Вот бабке моей не повезло, — помрачнел старик и достал из-за пазухи помятую пачку. — Будешь?
— Не курю, — покачал головой Илья.
Старик сунул сигарету в зубы и продолжил, забыв поджечь.
— Ноги отнялись, поставили два протеза. Я, главное, ей говорю — погоди ты, куда торопишься, давай один воткнем, посмотрим. А она все мечтала, что ей как мне повезет. А я-то статистику знаю, я ж вижу, что эти дармоеды-мастера обычно выдают. Убивать таких мастеров мало…
Старик все говорил, говорил, пока дождь барабанил по крыше, и его обличительная речь убаюкала Илью.
— Точно, — сквозь сон пробормотал он, — убивать мало.
Он откинулся на облезло-шершавую стенку остановки и закрыл глаза. Ему хотелось прекратить думать о протезах и заводе. Перед глазами всплыл образ Инги. Неподвижный, улыбающийся — просто фотография, рисунок в темноте. И этот рисунок расплылся, как туман, растёкся красками под дождем.
Илью швырнуло в холодный водоворот сна.
* * *
Ближе к ночи Инга расчистила комнату, оставив лишь тяжелый стол-бюро у самого окна, и расстелила пленку. Пленка была прозрачной, сквозь неё все еще виднелись следы кроватных ножек на паркете. Эти следы нервировали её. Напоминали, что не все можно смыть даже самым сильным средством.
Думая о следах, она невольно посмотрела на стену, на пустующий невыцветший прямоугольник и одиноко торчащий гвоздь.
“Эту пустоту я могу заполнить”, — сказала она себе и удивилась собственной дерзости. Она вышла в другую комнату, открыла старый скрипучий шкаф и извлекла на свет коробку, которую доставать было запрещено.
Все, что не нравилось Игорю, хранилось в ней.
Инга остановилась в нерешительности. Приподняла картонный край и тут же поймала недовольный взгляд отца на фотографии. Одновременно ей показалось, что кто-то стоит за её спиной и дергает, будто за ниточки, её сердце — так резко оно замерло и так сильно застучало вновь.
Она легко могла представить, что он ей скажет. Представлять это было страшно.
— Он плохо поступил со мной. Не стоило этого делать.
Она воровато обернулась, как если бы забралась в чужой дом и рылась в чужих вещах, потом двумя руками достала фотографию в рамке и прижала к груди — чтобы никто не увидел.
“Не стоило этого делать, — повторила она. — Это его разозлит. И ничего не получится”.
Но кто-то более сильный, более смелый притащил её, сопротивляющуюся, обратно в комнату. Её руки сами подняли отцовский портрет и вернули на законное место.
— Вот так, — шепотом произнесла она, отойдя пару шагов. — Вот так!
Её вдруг охватила неописуемая радость. Будто щенок, утащивший кость у спящего пса, она покружилась на месте. Потом подмигнула отцу и прошла в ванную — умыться от пыли и пота.
“Хлопотный выдался день”.
Окатив лицо холодной водой, Инга посмотрела на свое отражение. Радость сменилась горечью. Бледная тень, призрачное подобие той Инги, которой она была совсем недавно.
В клинике ей уже не стеснялись говорить, что она плохо выглядит. Говорили, что довольно грустить по отцу и загонять себя в могилу.
“Все это время, — думала Инга, — они не видели? Или не хотели видеть?”
Она осмотрела себя. Дотронулась пальцами до худых плеч. Потом, будто впервые, увидела шрамы и царапины на запястьях и села на край ванны, разглядывая их.
“Они всегда больно царапаются, — подумала она. — У пушистиков паталогическая боязнь людей в белых халатах. Их можно понять”.
Инга закрыла глаза и попыталась вспомнить себя в день выпуска из ветучилища. “Тогда я мечтала, что буду лечить зверюшек. Я хотела видеть их счастливыми, хотела видеть их улыбающихся хозяев. Я не знала, что мне чаще придется усыплять...”
Она снова посмотрела на царапины. Они давно зажили, затянулись. Царапаются те, кого можно вылечить. Обреченные не царапаются. Они смотрят влюбленными глазами и верят тебе, до самого конца верят.
Полгода назад, когда Игоря так внезапно послали в другой город, Инге принесли пса. Красивого лабрадора по кличке Дружок. Избитый, он слабо повиливал хвостом и смиренно ждал своей участи. Хозяева оплатили усыпление и ушли, даже не обернувшись. То ли Инга была рассеяна в тот день, то ли пёс оказался везунчиком, только он пережил инъекцию. Не дождавшись, когда его отвезут на кремацию, он вдруг очухался и просто ушел. Получив свой второй шанс, он мог пойти куда угодно. А пошел назад к своим хозяевам.
От них он снова попал к Инге на стол. Та долго гладила его бедную разбитую голову, а потом прервала этот круг.
* * *
Запись: c64cc26a-6e5e-4788-b8cc-7e4c4103d871
Предыдущая запись: dd752b29-11db-43dc-945f-c22db3768368
Субъект: Артём Шилов, 35 лет
Уточнение причины смерти: предумышленное убийство
Вердикт №1
Обвиняемый: Илья Карпов, 31 год
Месть: допустима
* * *
Тёму любили на заводе. Тёма любил повеселиться и повеселить, устраивая невинные шалости. Еще Тёма верил в справедливость. По его мнению, Илье все давалось слишком легко. Из-за увечья его взяли на завод по льготной программе, оставив без работы “нормального парня”. Завод даже подарил ему протез — просто так. Отвратительный по качеству, устаревший, сделанный “на отвали” таким же Тёмой. Но все-таки даром доставшийся Илье.
А раз так, то справедливости ради жизнь калеке стоило немножко усложнить. Чтобы честно было.
Сотню натянутых лесок, подпиленных ступенек и случайно необесточенных станков спустя справедливость все еще не считалась восстановленной.
Первое письмо, полученное утром, было с завода и начиналось со слов “ТЫ ТРУП”. Илья не был удивлен. Ему почему-то вдруг стало по-детски обидно. “Если бы это сделал Тёма, они бы похвалили его”.
Но эта мелкая обида померкла перед лицом леденящего страха. Пришло обновление статуса по его делу. Всего через полтора дня, а не три, как он надеялся, машины вынесли приговор. Теперь даже давешний старичок имел право без зазрения совести проломить ему голову.
“Если бы я только мог идти быстрее”, — уныло подумал Илья, бредя вдоль железнодорожных путей. По улицам было бы короче, но и шансы попасться кому-нибудь на глаза были выше. К ночи он, наверное, доберется до очередного Почтового отделения и снова испытает удачу в Лотерее Исправительных Работ.
“Мне должно повезти”.
Дождевые тучи угрохотали куда-то южнее, но небо было затянуто серой дымкой. Илья плёлся, подволакивая непослушную ногу, а мимо шли и шли составы. Товарные, пассажирские — цепочкой, один за другим. Ехали тяжелые бетонные блоки, огромный состав, вагонов четыреста — строить новые жилые коробки. Следом тянулись вагоны, груженные людьми — те безучастно смотрели в окна, в пол, в потолок. Кто-то держал в руках телефоны и, если поезд ехал не очень быстро, Илья успевал почувствовать их хищный взгляд. Они видели его, успевали прочесть в новостях его обвинение и приговор, и жадно вытягивали шеи, пытаясь разглядеть. Гнетущую скуку их поездки развеивали яркие мечты о том, как цепь в их руках обрушивается на голову обвиняемого. Они прижимались к окнам, запоминая его растерянное лицо, чтобы еще посмаковать чарующее видение — на пути от одной серой коробки к другой.
Илья прятал лицо за воротником рабочей куртки и ковылял вперед. Другого выбора не было.
Ближе к полудню он решился передохнуть, сев на берегу ручья под железнодорожным мостом. Там хотя бы его никто не мог видеть. Он достал телефон и написал Инге, что все хорошо. Она не ответила.
“Если идти всю ночь, — размышлял Илья, кидая мелкие камешки в реку, —завтра я буду на месте”.
Внезапно телефон разразился трелью. Вызов с незнакомого номера.
Илья собрался было сбросить, но вдруг подумал: “Что если это от Инги?”
И поднял трубку.
Молчание.
— Да? — несмело спросил он.
— Хай, Илья, — фамильярно произнес чей-то женский голос, — это Надя. Из почтового отделения, ты вчера у нас был.
Илья вспомнил. Точно, блондинка с сиреневыми губами, из почтового отделения.
— Я твой номер запомнила, чувствовала, что пригодится. Я смотрю, у тебя нешуточные проблемы?
— Есть немного, — сдержанно ответил Илья.
— Вот и у меня есть… некоторые трудности. — Голос звучал многозначительно. — Я подумала — не помочь ли нам друг другу?
Илья начал догадываться, куда она клонит.
— Извини, я…
— Да брось, — настойчиво перебила его Надя, — я все проверила, у вас предварительный брак. Вы друг друга в глаза еще не видели, так, пару месяцев в сети общаетесь. Фигня, а не брак, легко аннулировать. Я работаю до трех и могу тебя подобрать — ты же недалеко утопал? Быстро зарегаемся, переспим и всё — отсрочка по случаю отцовства у тебя в кармане. В конце концов, ты же за этим идешь к своей Инге, правда?
Илью словно окатило холодной водой.
— Нет, — почти крикнул он в трубку и сбросил вызов. — Нет, нет, нет, — продолжал он убеждать кого-то уже шепотом.
“Я действительно хочу быть с ней, — оправдывался он, — я не знал, что так получится. Не хотел, чтобы так получилось”.
Он сунул телефон в карман и начал выбираться из-под моста. Протез предательски соскальзывал с гравия, и Илье приходилось практически ползти на четвереньках.
“Ничего, — думал он, — расценки упали. Премиальные за месть сейчас — копейки. Не то, что в сороковом. И потом — дело еще могут уточнить. Если система расценит это как месть — с меня взятки гладки. Месть — право каждого. Да, дело еще уточнят”, — подбадривал он себя.
Еще пара километров вдоль железки — и настала пора сворачивать в матрицу бетонных блоков. Жилые районы. Одинаково опасно что ночью, что днем.
“Сейчас уже не устраивают охоту, как раньше”, — думал Илья, всматриваясь в полупустые улицы. Никто не смотрел в его сторону. Никто не наматывал цепь на кулак. Уже неплохо.
Илья с трудом отвернулся от спасительного железнодорожного полотна и несмело двинулся в сторону домов. Он шел, смотря себе под ноги, сунув руки в карманы. Шел, и скрежет протеза по асфальту казался ему оглушительным лязгом.
“Убивать таких мастеров мало”, — зло повторил он про себя и грустно усмехнулся.
Перед пустынным шоссе он остановился и осмотрелся. Пусто, не считая несущегося во весь опор электрокара.
“Гоняют как ненормальные”, — подумал Илья и решил подождать, нервно покачиваясь на месте.
Электрокар затормозил прямо рядом с ним. Боковое стекло опустилось, и ярко-сиреневые губы настойчиво произнесли:
— Может, сядешь? Или так и будешь маячить?
Дверь открылась. Илья растерялся. Что сделать — сесть? Или продолжить стоять, привлекая внимание? Вот уже и первые зеваки стали оборачиваться на них…
Илья чертыхнулся про себя и сел на сиденье, выставив правую ногу на дорогу и держась за дверь.
— Ногу, может, засунешь? — предложила Надя, поправляя волосы.
— Мы никуда не едем, — как можно более спокойно произнес Илья. — Что тебе от меня нужно?
— Я тебе уже сказала. Тебя поупрашивать нужно, что ли? Для человека, совершившего двойное убийство, ты слишком ломаешься.
Илья почувствовал, как ком подбирается к горлу. Он извлек телефон из кармана и увидел одно непрочитанное обновление
Запись: 7eec7b1c-a130-455d-a76e-ea4064434e51
Предыдущая запись: c64cc26a-6e5e-4788-b8cc-7e4c4103d871
Субьект: Светлана Нарзаева, 12 лет
Уточнение причины смерти: убийство по халатности
Вердикт №1
Обвиняемый: Артём Шилов, 35 лет
Месть: невозможна (обвиняемый мертв)
Вердикт №2
Обвиняемый: Илья Карпов, 31 год
Месть: рекомендуема
— Ты теперь номер один в хит-парадах, — заметила Надя. — Если кому-то нужны премиальные, то за тебя можно получить неплохо. Тем более ты калека, с тобой даже я справлюсь.
— Это вранье, — прошептал Илья. — Ложь.
— Я поражаюсь, — надула губы блондинка и вцепилась в руль. — Тебе каждый день такие предложения делают? Скажи “спасибо” и погнали.
Илья апатично уставился в телефон. “Я помню её глаза, — почему-то подумал он. —Она смеялась. Я выковал тот маленький протез из её смеха. Я не мог ошибиться”.
— Алё, — Надя толкнула его в плечо, и Илья взглянул на неё затравленно, — мы едем? Или мне выйти, позвать тех ребят?
* * *
Утром в пятницу Инга проснулась полная решимости.
“Вчера я усыпила двенадцать ни в чем не повинных пушистиков, — сказала она себе. — И сегодня я справлюсь”.
Она вымыла и высушила голову. Она нашла в недрах ванной полузабытый тюбик губной помады. Она развернула новое черное, без изысков, платье.
Она постаралась не забыть ничего из того, чего Игорь терпеть не мог.
Следующие два часа она провела в ожидании. Сидела на кухне, на табурете в коридоре, на полу в комнате. И много-много курила. Телефон мешался в руках, и она положила его в стол.
То и дело она бросала взгляд на отцовский портрет, и это подбадривало её.
Игорь никогда не звонил, никогда не стучал. Она прекрасно знала это.
Но когда государственный ключ повернулся в замке и щелкнула дверная ручка, её парализовало.
Когда дверь скрипнула, её сердце сжалось от страха. Внутри неё скулил и скребся так и не умерший Дружок. Он просился назад, к любимым хозяевам.
Игорь вошел и остановился на пороге, изучая изменения.
Улыбнулся, натягивая ниточки.
— Ну привет, — ласково сказал он. — Скучала?
Не дожидаясь ответа, он зашел и принялся вышагивать по комнате, смотря по сторонам, как на экскурсии.
— Хорошо выглядишь, — заметил он. — Я всегда говорил, что тебе идет черный.
Инга покраснела и опустила взгляд.
— Я смотрю, ты затеяла ремонт? Давно пора. — Он провернулся на носке, и полиэтиленовая пленка мерзко прошуршала. От этого звука у Инги по рукам пробежали мурашки.
Игорь заметил портрет на стене, подошел и плавно поднял руку, взявшись пальцами за нижний край рамы — так, как он обычно брал её за подбородок.
“Сейчас сорвет и бросит, — накручивала себя Инга. —И тогда… тогда…”
— Старый знакомый. — улыбнулся Игорь… — Я почти забыл, как он выглядит. Почему ты вообще прятала его портрет? — В его голосе звучал укор. Сердце Инги сжалось. Внутренний Дружок поджал уши.
Игорь сделал круг по комнате и направился к ней. Он шел, будто не замечая, что она сидит на его пути. Ближе, ближе и ближе. Когда Инге показалось, что он вот-вот на неё наступит, Игорь остановился. Посмотрел на неё сверху вниз и глаза его блеснули.
— Ты же не думала, что мы расстанемся надолго?
Инга не смогла выдержать его взгляд. Отвернулась, склонила голову. Будто бы была в чем-то виновата.
Внутри что-то билось. Билось и кричало. Только Инга не слышала.
Игорь отошел от неё и повернулся к окну, сунув руки в карманы.
— До меня тут дошли слухи, — многозначительно начал он, — что тебя кто-то развел на предварительный брак.
Пауза. Молчание. Только постукивание его пальцев по стеклу.
— Это было немножко необдуманно, согласись. — Он резко надавил рукой на стекло и медленно провел вниз — до противного скрипа. — Стоило обсудить сначала со мной. Вечная твоя манера все усложнять.
Теперь он был раздражен. Шаги ускорились, он сделал еще один круг по комнате и снова остановился перед ней.
— Видимо, мне придется заняться этой проблемой?
— Нет, — глухо отозвалась Инга.
— Что, прости?
— Нет. — Она подняла голову и медленно встала. Он оставил ей слишком мало место, вставать приходилось, вжимаясь в стенку.
— Я правильно тебя понял — ты прямо сейчас пойдешь и исправишь свою глупость? — спросил он безапелляционно.
— Да, — ответила она.
— Хорошая девочка, — сказал он куда-то в сторону и отошел. Инга, как в тумане, подошла к столу и выдвинула ящик.
Когда Игорь снова повернулся к ней, на него уставился вороненый ствол. И два испуганных глаза смотрели поверх.
Инга ждала его реакции.
Игорь и бровью не повел.
— Ингочка, — ласково улыбнулся он. — Я — второй человек в городе. Даже если я вот прямо сейчас исполосую твое прекрасное личико — мне ничего не будет. Никаких записей в блокчейне, никаких следствий, никакой мести. Ни-че-го. А если ты хотя бы подумаешь о том, чтобы…
Грянул выстрел.
Инга едва удержала пистолет в руках. У неё зазвенело в ушах, она чуть не упала, уперевшись спиной в столик. Открыв предусмотрительно зажмуренные глаза, она увидела, как Игорь извивается на полу, держась за окровавленное бедро. В глазах его ненависть, насмешка, ярость — но ни капли страха.
Инга вжалась в стол и нацелила пистолет на Игоря. А тот, покраснев от гнева, тянулся к ней.
— Тебе конец! — рявкнул он. — Еще движение и — тебе конец.
Инга бросила взгляд на портрет отца. Тот улыбнулся ей со стены.
— Я беременна, — соврала она.
Игорь замер.
— Я прямо сейчас разнесу твое прекрасное личико, — продолжила Инга, — и мне ничего не будет. А за год отсрочки я найду способ выбраться. Я найду.
Страх.
Наконец-то она увидела.
Страх в его насмешливых глазенках.
— Я… тебя… — Он жутко покраснел и снова потянулся к ней, цепляясь за её былую покорность.
“Спасибо тебе, Дружок”, — подумала Инга.
А потом прервала этот круг.
Десять минут спустя она сидела на балконе и курила, глядя то на серые облака, то на копошащихся внизу людей. Она видела, как два робота-могильщика — тонкие, как жерди — примчались и влетели в подъезд. Слышала, как они заехали через незапертую дверь и принялись кружить по комнате. Один из них заехал к ней на балкон, внимательно просканировал и умчался. Второй запаковал тело в пластиковый мешок, подвесил к себе, как на вешалку, и проворно уволок.
Осталась комната, пятна крови на пленке и брызги на стене. Эти следы смоются.
Инге очень хотелось почувствовать облегчение. Она затянулась сигаретой и выдохнула струю дыма. Дым рассеялся, смешался с серым небом. Облегчение так и не пришло.
“Ты же не думала, что мы расстанемся надолго?” — прозвучало эхо в её голове, и она даже не удивилась тому, как сжалось от страха её сердце.
“Похоже, мы вообще не расстанемся”.
Она взглянула вниз. Могильщик с мешком как раз заворачивал за угол и чуть не сбил выходящего оттуда человека. Тот отшатнулся от робота, как от призрака, и вжался в стену дома. А потом, озираясь, поковылял по дорожке в её сторону.
Инга выронила сигарету и уперлась ладонями в перила.
В калеке она узнала Илью.
* * *
Запись: bb7ece22-3f5d-4739-a8dc-8125219f141d
Предыдущая запись: 7eec7b1c-a130-455d-a76e-ea4064434e51
Субьект: Игорь Лесников, 38 лет
Уточнение причины смерти: предумышленное убийство
Вердикт №1
Обвиняемый: Инга Карпова (Шепелёва), 28 лет
Месть: рекомендуема
* * *
Они сидели на полу, рядом, не касаясь друг друга взглядами. Между ними чернел пистолет — лежал, как верный сторожевой пес.
Инга курила и слушала тяжелое дыхание Ильи. Илью мутило от недосыпа и сигаретного дыма. Воздух был наполнен осознанием того, что они все еще незнакомые, чужие друг другу люди.
Инга затушила сигарету об пленку и шумно выдохнула. Илья боролся со сном и старался не закрыть глаза.
Заснуть сейчас было бы совсем некстати. Уж лучше говорить.
— Ты… — он откашлялся, — ты должна знать, что случилось.
Инга не ответила, уставившись в одну точку в районе своих туфель. Потом вдруг очнулась, почувствовав неловкость, и коротко кивнула.
— Та девочка… Света. Я видел её один раз. Столкнулся на проходной, когда я шел в цех, а её на коляске вывозила мама. Она что-то сказала, и девочка рассмеялась. Я никогда не слышал такого смеха раньше. Жизнерадостного, искреннего. Я пришел к станку, и шеф выдал мне чертеж — маленький протез ноги. Никогда мне еще так легко не работалось. Я клянусь тебе, это был шедевр. Я представлял себе, как она побежит, смеясь, и работал, работал… К концу смены все было готово, оставалось только откалибровать. Только откалибровать. Пришел мой сменщик — Тёма. Хоть мы и не ладили, я надеялся, что хоть с этим он справится. Хотя бы откалибрует как надо.
Илья сжал кулаки от бессилия.
— В общем, через месяц в середине дня приходит шеф и отдает мне этот самый протез. Просит аккуратно разобрать на запчасти. А Света… Света умерла. Оступилась, упала и стукнулась виском. Я полдня просидел с этим протезом. Просто сидел и смотрел на него. За полчаса до конца смены я опомнился и решил проверить калибровку. — Илья помолчал немного, собираясь с духом. — Наверное, лучше было мне этого не делать. Надо было разобрать и забыть. В общем, когда пришел Тёма, я… — Илья запнулся.
— Ударил его этим самым протезом? — медленно закончила за него Инга.
— Да, — обессиленно ответил Илья.
— Понятно.
Она подняла с пола пачку и стала доставать следующую сигарету. Илья повернулся к ней и дотронулся до её ладони. Инга едва удержалась, чтобы не одернуть руку.
— А ты? Что у тебя стряслось?
— Извини, — бесцветно ответила Инга, — я сегодня не настроена на исповеди.
— Завтра у нас может не быть.
Бледная тень улыбки.
— Наверное, ты прав. — Она освободила руку, сунула сигарету в ярко-накрашенные губы и поднесла зажигалку. — Был один человек, который очень обиделся на моего отца. Что-то они не поделили. С этим человек у нас был… роман. То есть это у меня был роман, а он просто так мстил отцу, через меня. Потом отец умер, и человек перестал даже притворяться, будто бы любит.
— Понятно, — сказал Илья и осмотрелся. Тесная комнатушка, темная. И душно, как перед большой грозой.
В тишине прожужжал телефон. Инга и Илья вздрогнули и посмотрели друг на друга. Потом Илья хлопнул себя по карману, достал телефон и прочел сообщение.
— Что там? — без особого интереса спросила Инга.
— Пишут, что мы с тобой номер один в хит-параде. Семейка с тремя убийствами. Приличные премиальные.
Инга хмыкнула.
— Вот как… Что еще пишут?
— Что на нашем месте поторопились бы с отсрочкой.
— Надо же, — Инга затянулась сигаретой, ощущая как что-то загорается в груди, — вот чего они хотят… Люди.
Илья выключил телефон и посмотрел на неё. Потом набрался смелости и спросил.
— Скажи… А разве ты сама — не хотела?
— Хотела, — подумав, ответила Инга. — И даже верила — еще несколько дней назад, — что у нас все будет хорошо. Что у нас и правда будет… будет малыш. И мы втроем выживем, справимся со всем этим.
Илья кивнул. Он сам себе это представлял. Что-то яркое, солнечное… Пока все не смыли дождь и кровь.
— А сейчас… сейчас что ты думаешь?
Инга повернулась к нему и ответила. Твердо, злобно — но злилась она не на него, это Илья чувствовал.
— Тащить в этот мир еще одного человека… Чтобы прикрыться им? А потом считать дни до конца отсрочки. И они, — кивнула она на телефон, — будут считать. И если наш малыш родится, они его тоже не забудут. Мы себя уже отдали на заклание. А теперь еще и его отдадим?
Телефон опять зажужжал, порываясь рассказать о чем-то важном. Важном не для них.
— Нет, — покачал головой Илья, — мы этого делать не будем.
Он бросил телефон через открытую дверь в коридор — не с размаха, а как бросают камешки, чтобы те отпрыгнули от воды. Тот обо что-то звонко стукнулся и затих. Инга проводила его взглядом, а потом повернулась к Илье — тот оперся на стену, закрыл глаза и улыбался.
— Правда, выбор у нас тогда невелик, — сказал он сонно, — но хотя бы… хотя бы я смогу немного поспать.
Инга подвинулась ближе к нему, обняла, а он положил голову ей на колени.
— Разбудишь, когда нас придут убивать?
— Спи, — устало сказал Инга и погладила его по волосам. Правой рукой она крепко сжала пистолет и смотрела задумчиво в серое окно.
Шаги по лестнице заставили Ингу подобрать колени и вытянуть руку вперед. Она взвела курок.
— Только попробуйте войти, — прошептала она, — Пусть хоть кто-нибудь попробует войти.
Автор: Алексей Гришин
