Антропоцен выглядит по-разному в зависимости от того, где вы находитесь – и слишком часто слово «мы» обозначает белых людей западного мира
Ежегодно в результате человеческой деятельности перемещается больше осадочных пород и скал, чем в результате всех естественных процессов на планете, вместе взятых, включая эрозию и течение рек. Это может и не удивить вас. Вы, возможно, уже встречались с подобными утверждениями, сигнализирующими об исключительных масштабах того, как мы терраформируем нашу планету в эпоху антропоцена. Учёные, изучающие естественные науки и социологию, ведут жаркие споры по поводу всего, что связано с антропоценом, от нюансов терминологии до даты начала новой геологической эпохи, но большая часть из них соглашается в следующем: Земля переживёт человечество. Сомнения остаются только по поводу того, как долго мы ещё будем жить на планете и при каких условиях.
Но кто именно такие, эти «мы»?
Посмотрите на обложку журнала Nature от марта 2015 года, в которой две Земли, одна зелёно-голубая, а другая – серая, переплелись в виде человеческого тела. Заголовок, идущей через пресс человека, предлагает нам считать это тело представителем человеческого рода. Но не существует такого понятия, как обобщённый человек; изображение повторяет имеющее столетнюю историю слияние понятий «человек» и «белый человек». Возможно, художник пытался скрыть это, не показывая глаза человека, сделав его невидящим субъектом, не имеющим понятия о повреждениях, которые он наносит своему телу и своей планете. Однако это изображение продвигает идею, часто критикуемую при обсуждении концепции антропоцена: оно приписывает вину за экологической коллапс некоему обобщённому «человечеству», хотя на практике ответственность и уязвимость распределены неравномерно.
Хотя антропоцен ежеминутно оставляет свои следы во всех наших телах – у всех у нас есть эндокринные разрушители, микропластик и другие токсины, проталкивающиеся сквозь наш метаболизм – в разных телах он проявляется по-разному. Эти отличия и история их возникновения крайне важны – не только для страдающих от них людей, но и для взаимоотношений человечества с планетой.
Какой образ антропоцена, к примеру, возникает, когда мы начинаем наше аналитическое путешествие не по Европе, а по Африке? Африканские минералы играли большую роль в стимуляции колониализма и подпитывали индустриализацию. Их добыча подпитывала антропоцен. И простое утверждение о том, что «мы» перемещаем больше скал, чем все естественные процессы, даже близко не подходит к описанию этой жестокой динамики. Кто конкретно перемещал скалы? Как это перемещение повлияло на людей и экосистемы в районе шахт, и не только во время извлечения минералов, но и десятилетия спустя?
Африка – сложный континент со сложной историей, и ответы на эти вопросы разнятся в зависимости от места и времени. Начнём с рассмотрения двух минералов международного значения: золота и урана. Золото, как общепринятая в течение столетий валюта, стала основной смазкой индустриального капитализма, поддерживая государственные деньги Европы и Северной Америки во время массивного промышленного расширения. Уран подпитывал Холодную войну. Некоторые из продуктов его распада на электростанциях и оружейных фабриках останутся радиоактивными в течение более 100 000 лет – чёткий признак эпохи антропоцена для геологов будущего (если таковые будут).
В течение XX века плато Витватерсранд в Южной Африке – более известное, как Ранд – обильно поставляло оба вида минералов. Индустриальная добыча золота началась тут в 1886 году. В последующее столетие сотни тысяч людей переехали туда в поисках работы, рыли туннели под землю глубже, чем где-либо ещё на планете, делая Южную Африку крупнейшим поставщиком золота в мире. Рабочие таскали руду на поверхность через узкие, горячие, плохо вентилируемые проходы. Многие погибли под завалами. Десятки тысяч из тех, кто выжил, подхватили силикоз, вынужденные годами дышать пылью. Термина «антропоцен» ещё не существовало, но он уже оставлял свой след в лёгких всё новых и новых поколений африканцев.
В первые десятилетия значительная часть поднятой с таким трудом на поверхность породы была слишком бедной, чтобы окупить стоимость переработки. Эти отходы сбрасывались рядом со входами в шахты. К 1930-м огромные груды шлака изменили топографию региона. В июле и августе зимние ветра разносили пыль с этих куч по всему плато и по беспорядочно разраставшемуся Йоханнесбургу. Несколько ботаников, увидев проблему загрязнения горной промышленностью окружающей среды, пытались придумать, как засадить растительностью эти кучи, чтобы предотвратить эрозию. Но их попытки десятилетиями оставались без финансирования, и в результате полностью прекратились под давлением их оппонентов, представителей промышленников. Эта история также стала наиболее типичным примером развития антропоцена, и такие истории происходят, по меньшей мере, с XIX века: промышленность умышленно загрязняет среду; учёные расследуют масштабы загрязнений и предлагают решения; промышленность, часто с позволения чиновников, объявляет работы по устранению слишком дорогими; учёным не дают денег; проблемы игнорируются.
После Второй Мировой порода, считавшаяся шлаком, приобрела новое экономическое значение. В ней содержался уран, элемент, чьё расщепление сравняло с землёй два японских города, Хиросиму и Нагасаки. Золотодобывающая промышленность возрадовалась, обнаружив новый источник дохода. В 1952 новое правительство Южной Африки, насаждавшее апартеид, с большой помпой открыло первую фабрику по добыче урана. Вскоре горы шлака выдали 10 000 тонн оксида урана, вывезенного в США и Британию для пополнения их арсеналов. Сегодня большая часть этого урана хранится в стареющих ракетах. Но во время активной фазы тестирования ядерного оружия в конце 1950-х и начале 1960-х часть его взрывалась в атмосфере, падая обратно на Землю в виде химических веществ, созданных распадом. Сегодня изучающие планету учёные, ищущие признаки окончания голоцена, утверждают, что эти радиоактивные отложения стали "золотым костылём", отмечающим начало антропоцена.
Не менее двух вкладов Южной Африки в антропоцен, уран и золото, распространились по всей планете. Но влияние этого вклада на жителей ЮАР лишь начинают проявляться. Ранд, пронизанная сотнями шахт и туннелей, стала тем, что архитектор Йел Вайцман из университета Голдсмитс в Лондоне называет, в другом контексте, «полой землёй». А полые земли ненадёжны. Со временем вода заполняет заброшенные шахты, вступает в реакцию с пиритом в оголённых камнях и становится кислотной. Тяжёлые металлы, до этого заключённые в конгломератах – включая такие известные токсины, как мышьяк, ртуть, свинец – легко растворяются в подкисленной воде. Этот токсичный суп постепенно повышается; во многих местах он уже вылился на поверхность или на уровень грунтовых вод. Тысячи людей – фермеры, поселенцы, другие люди без альтернативных источников воды – используют эту воду для орошения, питья и умывания. И если многие горы шлака были убраны обратно под землю, довольно много таких гор осталось нетронутыми и незасаженными растительностью. Зимние ветра до сих пор выдувают эту пыль – частью радиоактивную, со следами урана – и несут её через фермы, поселения и пригороды. Для 14 млн жителей провинции Гаутенг остатки добытой руды являются одним из основных признаков африканского антропоцена.
Африканские минералы продолжают подпитывать жизнь, существующую на основе промышленности, по всему земному шару, а токсичные отходы их добычи досаждают сообществам по всему континенту. Возьмём дельту Нигера, один из важнейших мировых источников нефти. За последние 50 лет там произошло более 7000 случаев разлива нефти, загрязнивших воду, землю и сообщества, проживающие в этом большом регионе. Эта нефть, будучи превращённой в горючее и разлитой по бензобакам, вносит дополнительный вклад в антропоцен, также требующий внимания к себе – особенно в таких плотно населённых областях, как Каир, Дакар, Лагос и Найроби. Жители этих городов проводят много часов, работая и добираясь на работу в жутких пробках, вдыхая пары дизельного топлива, испускаемые мопедами, такси и автобусами. За последние десятилетия эта проблема стабильно ухудшалась, вслед за увеличением урбанизации континента. Согласно одному из недавних отчётов, ежегодная преждевременная смертность в африканских городах, связанная с загрязнением окружающей среды, за период с 1990 по 2013 год выросла на 36%; по текущим оценкам она равняется порядка четверти миллиона смертей в год.
Конечно, загрязнение воздуха свойственно не только городским районам Африки. Лет ему не меньше, чем британской индустриализации, развивавшейся за счёт экспоненциального роста добычи и сжигания угля. Некоторые исследователи датируют начало антропоцена 1750-м годом, когда начались первые массивные выбросы угля в атмосферу. Спустя 150 лет серия живописных изображений Вестминстерского дворца, где заседает Британский парламент, кисте Клода Моне, изобразила красочные последствия этих выбросов, превратившихся в плотный смог Лондона XIX века. В 2017 году престижный медицинский журнал The Lancet опубликовал отчёт, согласно которому загрязнение окружающей среды – ведущая причина заболеваний, связанных с внешними факторами, влияющими на организм. Из-за загрязнения произошло 9 млн преждевременных смертей в 2015 году, и 16% всех смертей в мире – «в три раза больше летальных случаев, чем от ВИЧ, туберкулёза и малярии, вместе взятых, и в 15 раз больше, чем от всех войн и других видов насилия», — добавил отчёт. Большая часть этих смертей случилась в странах с низким и средним уровнями доходов, а также в бедных общинах, расположенных в богатых странах.
Всё это не должно вас удивлять. Вы наверняка уже видели фотографии жителей Пекина и Дели в масках, бредущих через коричнево-серый воздух. Но, несмотря на практически так же опасные для дыхания условия, тему смога в африканских городах редко освещают в СМИ. Почитайте статью на Википедии про смог: вы найдёте там описание городов Северной и Южной Америки, Европы, Азии – но ни одного упоминания Африки.
Сходным образом африканским городам посвящено непропорционально мало научных исследований. В частности это происходит из-за трудностей с получением достоверных данных ввиду почти полного отсутствия инфраструктуры для наблюдения за качеством воздуха, но это не единственная причина. В научной среде молчаливо подразумевается, что поскольку большая часть Африки представляет собой сельскую местность, загрязнение воздуха там не должно вызывать серьёзных опасений. Но в Африке на сегодня наблюдается самая высокая скорость урбанизации в мире. Поэтому количество жертв загрязнения воздуха тоже быстро растёт и этот рост будет ускоряться. Чрезвычайно быстрый рост городов усиливает проблемы загрязнения, особенно в бедных странах, где коммунальные услуги не поспевают за ростом населения. Многие жители городов вдыхают токсичную смесь загрязнений как воздуха снаружи дома, так и воздуха внутри – последнее происходит от сжигания дерева, угля или пластика дома. Это ещё один след, который антропоцен оставляет на лёгких африканцев.
Возьмём Уагадугу, столицу Буркина-Фасо, где в последние несколько лет команда исследователей изучает загрязнение окружающего воздуха. Они прогнозируют рост населения с 2010 по 2020 год на 81%, после чего в городе будет проживать порядка 3,4 млн людей. Большая часть новых жителей Уагадугу селится в неформальных поселениях, без электричества, воды или канализации. Отсутствие доступа к современной инфраструктуре не оставляет им выбора. Им приходится использовать открытый огонь для готовки. Чтобы зарабатывать на жизнь, им приходится перемещаться по грунтовым дорогам, пыль которых обостряет воздействие других загрязнителей. Ведущей причиной смерти в Буркина-Фасо является инфекции нижних дыхательных путей.
Уагадуганцы не одиноки. Заболевания дыхательных путей и другие проблемы со здоровьем, вызываемые взвешенными частицами – состоящих из таких веществ, как сернистый газ, двуокись азота и сажистый углерод – хорошо известны. Уже несколько лет Всемирная организация здравоохранения отмечает загрязнение окружающей среды как самую серьёзную проблему со здоровьем, связанную с внешним влиянием на организм, эффект которой усиливает бедность. Однако, как отмечали критики, у ВОЗ нет программ по исследованию качества воздуха в таких местах, как Чёрная Африка, хотя они есть в Европе, на западе Тихоокеанского региона и в Америках. Хотя количество научных исследований загрязнения воздуха в условиях Африки в последнее время начало расти, их всё ещё очень мало.
Конечно, городское загрязнение быстрее всего увидят и ощутят те, кто сталкивается с ним напрямую. Жители Порт-Харкорта в Нигерии, хорошо знакомые с дымом от нефтяных заводов и других фабрик, преобладающих в экономике их города, определённо заметили, как дым стал плотнее и темнее в конце 2016 года, окутав город копотью. Они заметили чёрную мокроту, которую откашливали по утрам, и чёрную пыль, покрывавшую их еду и дома. Они почувствовали першение в горле и затруднённую работу лёгких, тяжело дыша по дороге на работу. Придя в ярость от отсутствия реакции правительства, некоторые жители выступили в соцсетях с хэштегом #StopTheSoot. Благодаря этой и другим формам активизма, проблема стала заметнее, но смог не исчез.
За частностями любого отдельно взятого дела скрываются системные проблемы. До недавнего времени пренебрежение качеством воздуха в Африканских городах помогало скрывать удивительный факт. Дизельные пары, выбрасываемые водителями в Аккре, Бамако или Дакаре, содержат в процентном отношении существенно больше смертельных загрязнителей, чем те, которыми дышат жители Парижа, Рима или Лос-Анджелеса.
Это не вопрос выбора потребителей или их беспечности. Это часть намеренной стратегии торговцев топливом, таких, как Trafigura и Vitol. Эти трейдеры продают топливные смеси разного вида в разные страны. Используя слишком мягкие ограничения на качество топлива или их полное отсутствие на большей части территории Африки, трейдеры максимизируют прибыль, создавая смеси с высоким содержанием серы, запрещённые в Европе и Северной Америке. Швейцарская некоммерческая организация Public Eye обнаружила, что некоторые смеси в Африке содержат до 630 раз больше серы, чем европейский дизель. Большая часть смешивания происходит в портовом регионе Амстердам/Роттердам/Антверпен, но этот процесс настолько прост и дёшев, что им можно заниматься прямо на судах, расположенных на западном побережье Африки. Трейдеры бессовестно называют эти смеси «топливом африканского качества» и продают их только на этом континенте – часто в те же страны, где и была добыта исходная нефть. Такой «грязный дизель» – одна из заметных причин того, почему в воздухе Лагоса содержится в 13 раз больше взвешенных частиц, чем в воздухе Лондона.
После того, как такая практика была обнародована компанией Public Eye в 2016-м, брокеры напирали на то, что действуют в рамках закона. Так и есть. Европейские ограничения на содержание серы в топливе находятся в пределах 10 частей на миллион. В Северной Америке допускается поблажка в виде 15 частей на миллион. В Африке средняя цифра ограничения равняется 2000; в Нигерии, крупнейшем производителе нефти, она равна 3000. Играя на этих различиях, трейдеры занимаются обычной стратегией максимизации прибылей, известной, как "регулятивный арбитраж": избегание законных ограничений в богатых странах через перемещение производств и отходов в бедные.
В данном случае внимание СМИ к проблеме возымело влияние. В ноябре 2016 года Гана понизила стандарты содержания серы в импортируемом топливе до 50 ppm. Амстердам проголосовал за запрет смешивания и экспорта топлива, в котором процент загрязнителей превышает ограничения Евросоюза. В декабре Программа ООН по окружающей среде ЮНЕП провела встречу в Абудже, где принимающая сторона, Нигерия, и несколько других, объявили о понижении ограничения содержания серы до 50 ppm.
Но сера – лишь одна из множества частностей. По всему миру ежедневно извергаются, изливаются и разбрызгиваются в воздухе тысячи химикатов. Пока что основным методом смягчения последствий служит учёт каждого отдельного химического соединения – подход трудный и по сути недостаточный. Кроме того, усиление ограничений – это только один шаг. Принуждение к выполнению правил требует большой инфраструктуры: правительственных организаций, работающих в них экспертов, лабораторий, сетей мониторинга, аппаратуры для обработки данных, и много чего еще. Всё это стоит денег и оказывает дополнительное давление на ограниченные государственные ресурсы. Более того, наивно было бы полагать, что компании будут покорно подчиняться новым правилам. Вспомните дизельный скандал 2015 года, в котором Volkswagen поймали на использовании особых «обходящих защиту» устройств, подделывающих выбросы оксида азота при лабораторном испытании автомобилей. Другие производители занимались сходными вещами. Перед лицом контроля за выбросами, направленными на ограничение антропоценного вреда, загрязняющие планету компании используют, будто демонстрируя средний палец. И во многих случаях это гораздо больше простого датчика в двигателе.
Регулятивный арбитраж – это устройство, обходящее защиту на планетарном масштабе. Нефтепромышленники подчиняются более строгим ограничениям на одних континентах, сбрасывая грязное топливо на других. Дизельные автомобили, не удовлетворяющие европейским стандартам, оказываются в африканских городах, побуждая к экспорту токсичного топлива. В итоге все загрязнители оказываются в атмосфере и влияют на изменение климата. Но при этом некоторые люди страдают сильнее других. Поэтому для понимания последствий антропоцена необходимо лавировать между конкретными местами и всепланетной перспективой.
Некоторые авторы утверждают, что лучше всего эту разницу можно отразить через смену терминологии. «Капиталоцен» особенно нравится социологам поскольку он показывает, как всемирное неравенство и зависимость капитализма от дешёвых природных ресурсов привели к текущему положению вещей. Терминология имеет политическое влияние; одно слово способно создать инфраструктуру рассуждений, ведущую к политическим изменениям.
Но у слов есть влияние, только когда они общеприняты, и сложно представить, чтобы геологи или климатологи с радостью переходили на альтернативы. Политический рычаг концепции антропоцена – в его аналитическом потенциале собрать воедино исследователей естественных, социальных и наук о человеке – а также деятелей искусства – чтобы лучше понять сложную динамику, представляющую риск для нашего вида.
Капитализм, очевидно, играет неизбежную роль в этих исторических и биофизических связях. Но это слишком грубый и неподходящий инструмент для анализа множества других процессов, порождающих эти связи: гидрологических закономерностей, радиоактивных частиц, мер безопасности, неформальных экономических процессов и всего прочего. Нам нужны социологи и гуманисты, отслеживающие связи между автомобилями Северной Америки и африканскими лёгкими. Но нам нужны и специалисты по естественным наукам, и врачи, чтобы подробно описать молекулярные соединения, делающие воздух и воду токсичными для биологической жизни. Размещение этих исследований в рубрике антропоцена проясняет связи между страданиями планеты и индивидуумов. Оно демонстрирует важность работы с обеими этими проблемами одновременно. Конечно, только понимания и принятия сложности темы недостаточно для борьбы с её вредом. Но это критический шаг.
Сопротивление антропоцену, в Африке и в других местах, требует свежих источников воображения. Их нужно искать на переднем крае трансформации планеты – от городских борцов за чистые воздух и воду до интеллектуалов, оспаривающих европейские и североамериканские парадигмы изучения мира. Поэтому Африка играет большую роль не только в настоящем нашей планеты, но и в её будущем, как пытаются доказать камерунский философ Ахилл Мбембе, сенегальский экономист Фелвайн Сарр и другие африканские учёные. Африка – континент с максимальным прогнозом роста населения. Там находится 60% невозделанных пахотных земель мира. В некоторых частях Африки развиваются передовые децентрализованные системы получения энергии (к примеру, солнечной), возможно, способные ослабить изменение климата. И это только для начала.
Если у антропоцена будет своё место в мыслях людей и в призывах к действию, он должен объединять людей и места, а не просто научные дисциплины. Над ним нужно размышлять, учитывая Африку. «Они» – это «мы», и без них не существует планетарных «нас».
Гаэбриэль Хехт – профессор ядерной безопасности из Стэнфордского университета, работает в благотворительном фонде Стэнтона и в Центре международной безопасности и сотрудничества CISAC. Автор нескольких книг, получивших награды, включая «Быть ядерной державой: африканцы и международная урановая торговля» (Being Nuclear: Africans and the Global Uranium Trade, 2012).
Автор: Вячеслав Голованов
