О нациях и национализме. Памяти Эрика Хобсбаума

1 октября 2012 года в Лондоне в возрасте 95 лет скончался величайший историк современности, марксист, тролль, социолог, писатель, тонкий ценитель джаза и просто хороший человек Эрик Джон Эрнест Хобсбаум.

Эта статья задумывалась задолго до смерти Хобсбаума, но я никак не мог найти силы и вдохновение её написать; после известия же о смерти Хобсбаума я посчитал себя обязанным всё-таки это сделать.

Редко так случается, что научные теории фактически переворачивают прежние представления о мироустройстве (и уж точно нечасто такое случается в истории и социологии). В этом смысле научное наследие Хобсбаума можно сравнить пожалуй что лишь с теорией относительности Эйнштейна.

Вдвойне при этом обидно, что школьные программы до сих пор полностью игнорируют теории Хобсбаума (что роднит их дополнительно с ОТО), ведь сам Хобсбаум всегда утверждал своей целью как исследователя не перечисление фактов и событий, а построение картины движущих сил истории.

В частности, и школьное (да и институтское) обществознание начисто игнорирует теорию наций и национализма (о которой и пойдёт речь в данной статье), подсовывая несчастным школьникам для заучивания умозрительные концепции типа правовых и тоталитарных государств, разделений властей, рыночных экономик и прочих коней в вакууме.

На этом введение предлагаю считать законченным и перейти собственно к обзору теории национализма Эрика Хобсбаума.

Свой труд «Нации и национализм после 1780 года» Хобсбаум начинает с констатации следующего факта: никаких «наций» в том смысле, который мы вкладываем в это слово, не существовало в истории человечества вплоть до XIX века.

Я предвижу, что добрая половина читателей на этом месте уже ринулась в комментарии убеждать меня, что Хобсбаум шарлатан и нации существовали и раньше. В конце концов, само слово «нация» — явно латинского происхождения и ему веков этак -дцать.

Да, это всё так, но вот смысл его с тех пор несколько изменился. Цицерон в своей филиппике против Марка Антония использовал слово «nation» так:

Omnes nationes servitutem ferre possunt: nostra civitas non potest.

Что означает следющее: «Нации могут снести рабство, но наше общество — нет». Здесь «нации» — это племена (по сути — варварские), которые противопоставляются Цицероном народу Рима.

И действительно, если отследить значение слова «нация», то выяснится, что вплоть до Нового Времени оно обозначало происхождение — просто место, где родился человек, его малую родину.

Словарь Испанской королевской академии, например, определял «нацию» как «совокупность жителей страны, провинции или королевства», и только в издании 1884 года (!) даёт более привычное нам «1. Государство или политическое образование, признающее высший центр в виде общего правительства. 2. Территория, которая охватывает данное государство и его жителей, рассматриваемая как целое». Энциклопедист Иоганн Генрих Цедлер в 1740 году определял «нацию» как совокупность бюргеров.

Родственные понятия — отечество (patria), народ — также претерпевают примерно такую же эволюцию от обозначения происхождения человека до обозначения некоторой политической общности.

«Ну хорошо, допустим слова „нация“ в его сегодняшнем смысле не было. Но нации-то были!» — Наверняка хочешь сказать мне сейчас ты, %username%.

«А что такое нация?» — Ответил бы на это Эрик Хобсбаум.

Действительно, если попросить случайного прохожего сформулировать, что такое нация, он, вероятно, очень сильно затруднится.

Каноническим можно посчитать определение одного видного знатока национального вопроса (целого министра по делам национальностей, между прочим):

Нация представляет собой исторически сложившуюся, устойчивую общность языка, территории, экономической жизни и духовного склада, проявившуюся в общности культуры

И.В.Сталин, «Марксизм и национальный вопрос»

Это определение в своём роде совершенно: оно абсолютно точно описывает исследуемое явление, но при этом столь же абсолютно неприменимо. В этом смысле оно сродни тем умозрительным конструктам, по которым я прошелся во введении — тоталитаризму, правовому обществу и прочим симулякрам поп-социологии.

Почему?

Во-первых, потому что оно механически перечисляет признаки какого-то явления, ни давая ни малейшего представления о причинах и механизмах его существования. Это как платоновское определение человека — «двуногое без перьев с плоскими ногтями» — по смыслу правильно, а толку ноль.

Во-вторых, потому что оно оказывается полностью неприменимо при попытке приложить его к какой-нибудь исторической нации.

Давайте попробуем это сделать, чтобы не быть голословным, и попробуем сличить все характерные признаки с какой-нибудь классической нацией — например, французской, образовавшейся в ходе Великой французской революции.

Национальность

Сталин — очевидно, намеренно — опустил в списке признаков нации общность национальную — хотя, пожалуй, именно она приходит на ум 90 из 100 респондентам при слове «нация».

И это не случайно. Это сейчас мы говорим о «французах» как о национальности. В конце же XVIII-го века никаких «французов» не существовало — были тогдашние французы-потомки франков, эльзасцы, лотарингцы, провансальцы, бретоны и десятки других этносов. Д'Артаньян, например, был гасконцем — нечто вроде гостя с солнечного юга на наши деньги. А ведь в состав тогдашней Франции ещё Алжир входил.

В США и Австралии, например, так и вообще отродясь не было какой-то титульной этнической группы (а численно наибольший вклад в американскую нацию внесли, как ни странно, немцы).

И поныне единственной моноэтнической нацией является Япония. (Некоторые относят в эту категорию ещё и Китай, 91.5% процентов населения которого составляют ханьцы; но надо понимать, что оставшиеся 8.5% — это свыше 90 миллионов человек, которые часто проживают компактными группами — тибетцы, уйгуры и монголы, в частности.)

Поэтому, очевидно, Сталин и исключил этнический критерий из списка признаков нации. Но, если мы посмотрим на все остальные признаки внимательнее, то выясним, что и с ними дела обстоят не лучше.

Язык

Для начала, всё те же эльзасцы, провансальцы, etc, говорили на собственных языках. На эльзасском, например, написан довольно внушительный объём художественной литературы. Как раз в ходе Революции французский язык и был объявлен «национальным».

Индия в своё время наиболее ярко продемонстрировала несущественность и этнического, и языкового критерия нации — когда государственным языком установила английский, дабы всё многообразие индийских этносов в языковом плане оказалось на равных.

Территория

Но, может быть, нация — это территория?

Но территории стран Европы, в общем-то, явление очень условное. Если взглянуть на список провинций Франции, то легко выяснится, что никакого территориального единства и постоянства там особо не наблюдается. Нормандия 300 лет была полем войны между Англией и Францией, Эльзас и Французская Фландрия были присоединены в XVII веке, Савой так и вовсе в ходе Революции и т.д.

Половина классических наций вообще не существовали как единая территория до своего оформления как нации — Германия, Италия, США, just to name a few.

Экономика

Ок, ну, может быть, дело в экономике? Я знаю, многие горе-историки очень любят объяснять экономикой все исторические процессы.

Увы, вот что полностью неспособно объяснить процесс строительства наций, так это экономические теории. Приведу всего лишь один факт: в начале XX-го века не было более тесно экономически связанных государств в Европе, чем Сербия и Австро-Венгрия. Это вообще никак не помешало им (с посильной помощью других держав, естественно) разыграть национальную карту и спровоцировать мировую войну.

Действительно, перечитайте предыдущие три раздела и подумайте, о каком экономическом единстве Франции в XVIII веке можно здесь говорить.

Культура

Наконец, у нас остался последний аргумент — «духовный склад» и общность культуры. Думаю, его так же можно не комментировать — какой там может быть общий духовных склад у представителей десятка национальностей, говорящих на разных языках, половина из которых успела побывать в составе нескольких разных государств до включения во французскую нацию.

И что же?

«Так что же такое нация тогда?!» — Воскликнет нетерпеливый читатель.
«Нация — это группа людей, считающих себя нацией» — Хитро прищурясь, ответит ему Хобсбаум.

Погодите кричать «Спасибо, Кэп!» — это определение стоит обдумать внимательно.

Если вкратце попытаться пересказать вывод из «Наций и национализма», то он будет примерно таков: нация — это ПОЛИТИЧЕСКОЕ объединение граждан. Всё остальное несущественно.

А национализм — это система политических взглядов, признающая необходимым и целесообразным единство национальх и государственных границ.

Отсюда национальное государство — это политическое объединение граждан, добровольно подчиняющихся национальной власти.

Перечитайте эти определения очень внимательно. Вот они и объясняют, почему Древний Рим нацией не был.

(Естественно, абсолютизировать слова «добровольно подчиняющихся» не стоит — в любой нации есть свои несогласные.)

Помимо прочего, это определение даёт почву для понимания процессов образования нации. Новая нация всегда возникает из инициативы какой-то ограниченной группы людей — французских революционеров, например, или американских легислаторов. Их деятельность сводится к тому, чтобы, мытьём или катаньем, убедить группу людей в том, что они — нация. Аргументы здесь могут любые — этнические, языковые, исторические, экономические, расовые (см. Третий Рейх) и даже псевдонаучные (см. протоукры).

Если инициативной группе это удаётся, то возникает новая нация, основанная на (более или менее) добровольном политическом единстве граждан. Проследите историю любой нации — она всегда одна и та же.

Пример активного нациестроительства демонстрирует, например, соседняя нам Украина. И, надо заметить, этот процесс вполне успешно завершён — украинцы вполне считают себя отдельной нацией.

Почему нация?

Так получилось, что все развитые государства в настоящий момент — национальные. Более того, все государство, пытающиеся ворваться (или уже ворвавшиеся) в высшее общество развитных государств пошли потём построения нации — Япония, Южная Корея, Китай, Иран, например.

Почему так происходит — вопрос тонкий. Хобсбаум не давал на него ответа, но я попробую; для этого мне придётся ещё раз пнуть школьное образование.

Все мы твёрдо знаем определение демократии — «власть народа» — и казуистическую формулу «власть народа через законно избранных представителей» (вот уж, величайший софизм нашего времени — называть власть представителей властью народа). Однако, если обратиться к какой-то серьёзной литературе, то внезапно выяснится, что никакого общепринятого определения демократии как бы нет, и даже консенсуса не наблюдается.

В современной социологии можно выделить три основных подхода к определению демократии:
— механическое перечисление общих черт существующих демократий (правовое государство, гражданское общество и т.п.); понятно, что оно так же неудовлетворительно, как и сталинское определение нации;
— определение демократии как системы, при которой граждане имеют равную долю участия в политической жизни (один голос); оно, опять же, вроде бы правильное, да вот только в реальности некоторые граждане оказываются существенно равнее;
— и, наконец, самое интересное: определение демократии как политической системы, в которой единственным источником власти признаётся народ.

Вот последнее уже гораздо интереснее. Действительно, на протяжении многих веков по пальцам можно пересчитать государства, где считалось, что правителя наделяет властью народ и только; более того, как я писал выше, само понятие «народ» было сильно размытым.

(Здесь следует, правда, понимать, что третье определение существенно шире первых двух, так как не содержит ограничителей в виде «свободных выборов» и прочих ритуалов современных демократических государств; так, СССР, например, несомненно демократическое государство с этой точки зрения.)

С этой точки зрения все национальные государства — демократические. Национальное государство, как правило, эволюционирует в форму, привычную нам по современным западным странам, именно потому, что в своей основе оно имеет политическое единство — не национальное и не языковое, а единство взглядов в вопросах управления государством.

(И опять оговорюсь, не стоит идеализировать национальное государство — Третий Рейх был ещё каким национальным государством. Но факт остаётся фактом: все современные западные демократии — национальные государства, и это не случайно.)

А что у нас?

Оборотная сторона национальной медали — это то, что нация распадается так же просто лишь утратив политическое единство; и, к сожалению, лучше всего этот факт иллюстрирует история нашей страны.

Русское национальное государство складывалось в силу особенностей российской системы управления довольно сложно, и говорить и о нем как-то серьёзно можно примерно с середины XIX-го века, когда полностью оформилась русская интеллигенция (а вместе с ней — русская национальная литература, музыка, наука и живопись). Это собирание русской нации блестяще иллюстрирует исторический анекдот:

На придворном балу к маркизу де Кюстину, автору одной из популярных на Западе книг о России (русофобской, замечу!), обратился император Николай I:
— Вы думаете, все эти люди вокруг нас — русские?
— Конечно, Ваше Величество…
— А вот и нет. Это — татарин. Это — немец. Это — поляк. Это — грузин, а вон там стоят eврeй и молдаванин.
— Но тогда кто же здесь русские, Ваше Величество?
— А вот все вместе они русские!

Увы, русский национализм созрел так стремительно, что немедленно перезрел. Во времена Достоевского он выглядел уже так:

— Я вам, господа, скажу факт, — продолжал он прежним тоном, то есть как будто с необыкновенным увлечением и жаром и в то же время чуть не смеясь, может быть, над своими же собственными словами, — факт, наблюдение и даже открытие которого я имею честь приписывать себе, и даже одному себе; по крайней мере, об этом не было еще нигде сказано или написано. В факте этом выражается вся сущность русского либерализма того рода, о котором я говорю. Во-первых, что же и есть либерализм, если говорить вообще, как не нападение (разумное или ошибочное, это другой вопрос) на существующие порядки вещей? Ведь так? Ну, так факт мой состоит в том, что русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Мой либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё. Если есть для него оправдание, так разве в том, что он не понимает, что делает, и свою ненависть к России принимает за самый плодотворный либерализм (о, вы часто встретите у нас либерала, которому аплодируют остальные и который, может быть, в сущности самый нелепый, самый тупой и опасный консерватор, и сам не знает того!). Эту ненависть к России, еще не так давно, иные либералы наши принимали чуть не за истинную любовь к отечеству и хвалились тем, что видят лучше других, в чем она должна состоять; но теперь уже стали откровеннее и даже слова «любовь к отечеству» стали стыдиться, даже понятие изгнали и устранили, как вредное и ничтожное. Факт этот верный, я стою за это и… надобно же было высказать когда-нибудь правду вполне, просто и откровенно; но факт этот в то же время и такой, которого нигде и никогда, спокон веку и ни в одном народе, не бывало и не случалось, а стало быть, факт этот случайный и может пройти, я согласен. Такого не может быть либерала нигде, который бы самое отечество свое ненавидел. Чем же это всё объяснить у нас? Тем самым, что и прежде, — тем, что русский либерал есть покамест еще не русский либерал; больше ничем, по-моему.

Достоевский, «Идиот» (вообще, там весь фрагмент текста прекрасен от начала и до конца)

Не берусь судить, что было тому причиной — скорее всего, извечный русский менталитет, который медленно запрягает, но потом доводит всё до крайностей — но русская интеллигенция практически сразу заняла совершенно антинациональную позицию «чего мы хотим? не знаем! — когда мы этого хотим? немедленно!». Царя-Освободителя Александра II убил бомбой террорист Гриневицкий в тот день, когда Александр собирался подписать Конституцию.

Наконец, события 1917 года отчетливо демонстрируют процесс распада нации. К извечному неприятию власти интеллигенцией добавилась глухая ненависть народа к тяготам войны — и, пожалуйста, трёхсотлетняя монархия безвольно пала под давлением собственного генералитета.

(Показательнее только история августовского путча, когда вице-президент СССР, министр КГБ, министр обороны и министр внутренних дел не решились сделать ни единого выстрела для подтверждения своих амбиций.)

Так же, как создание нации происходит в голове — так и разрушение нации происходит там же. Увы, национальную идею обратно уже не склеить и не восстановить — на месте старой нации можно только создать новую. Именно это и происходило в России в 1917 и 1992 годах. Русская нация была разрушена, и на её останках в ходе гражданской войны построена советская. Советская нация была разрушена бескровно, но потребовалось десять лет хаоса, прежде чем на её останках начала проглядывать новая российская нация.

И историки, и дилетанты ожесточенно спорят между собой, что явилось причиной крушения СССР. Причины называют разные — от помощи друзей из вашингтонского обкома до саморазвала советской экономики. С точки зрения же теории национализма ответ таков: советская нация умерла ещё в 80-е, когда полностью исчерпала своё политическое единство. Советский гражданин не верил в социалистические идеалы, обсуждал на кухне благословенный запад и не признавал за национальной властью в лице КПСС никаких политических авторитетов.

Разумеется, долго так продолжаться не могло, и СССР распался. Любопытно, что страны Восточной Европы в целом прошли через политический кризис без особых потерь — но это и не удивительно, поскольку, скажем, польское национальная идея никогда и не была советской. Пострадали те страны, которые реально опирались на советскую идею как на национальную.

И в заключение

Почему я решил написать этот пост и почему я так нелестно отзываюсь о школьном образовании? Потому что мне надоело читать комментарии в стиле «Родина и государство это разные вещи» и прочие идиотские мысли, высказываемые совсем даже не глупыми людьми. Во времена Древнего Рима или феодальной раздробленности родина и государство были разными понятиями. В современном же государстве нация и национальная власть неотделимы и немыслимы друг без друга. Разрушение национальной власти означает и разрушение нации, да притом разрушить нацию очень легко — достаточно просто думать, что её нет, — а вот собрать куда сложнее.

Обратите внимание, что я намеренно никак не касаюсь современной нам политической ситуации. И, так как очень не хочу быть забаненным, призываю воздержаться от её обсуждения в комментариях.

Прежде чем писать комментарии в стиле «это всё больные фантазии автора, а нации, национализм и демократия на самом деле...», прочитай хотя бы две статьи в Википедии:
en.wikipedia.org/wiki/Nation_state
en.wikipedia.org/wiki/Democracy

Автор: forgotten

Источник