Многие знают, особенно в IT, что своими корнями технологическая революция последних 40 лет уходит в космическую гонку. Противостояние между СССР и США в том, кто кого переплюнет в масштабности и экстравагантности символических жестов — одновременно самый бессмысленный и самый плодотворный эпизод в истории прогресса. Даже триумфальный пик космической гонки — одновременно вершина её абсурдности, когда США только чтобы воткнуть свой флаг, залетели так далеко, что часть самих же американцев до сих пор в это не верит.
Но какая разница, на самом деле, когда космическая гонка дала разгон не только ракетам, но и фундаментальной науке, образованию и технологическим производствам и США, и СССР. Благодаря эффективному государственно-частному партнёрству, США удалось конвертировать космическую гонку в технологический прорыв, обеспечивший миру вторую крупнейшую коммуникационную революцию с изобретения письменности, создать новый рынок глобальной экономики, цифровую экономику, и дать старт мощной и динамичной IT-индустрии, которая в нём заняла лидирующие позиции.
В 1970-е космическая гонка уже стала сходить на нет, а перемены, произошедшие в 80-е и 90-е как в США, так и с СССР сказались, в числе прочего, и урезанием прежнего финансирования фундаментальной науки и образования. Бурное развитие IT-бизнеса это продолжает скрывать, но фундамента, на котором выросло первое поколение Кремниевой долины и основатели Рунета 90-х больше нет. К счастью, есть ещё Китай, который вкладывает в науку и образование на уровне, сопоставимом с советским и американским в прошлом, и становится главным поставщиком мозгов на мировом рынке. Амбиции Китая понятны: у них, в качестве планки, есть и космос, в котором им надо обогнать США, и Кремниевая долина.
Остальному миру же пора, во-первых, осознать, что бурный рост последних 30 лет не будет (как никакой рост никогда и не бывает) вечным, что инерция толчка, данного ещё 60 лет назад (!) угасает, и что для нового большого рывка миру нужна новая большая цель. Что-то, что послужит космической гонкой XXI века. И мир эту цель уже, похоже, нашёл: глобальная энергетическая трансформация, переход с ископаемого топлива на возобновимую чистую энергетику.
Дебаты об этом переходе ещё идут, но всё чаще — в форме дебатов «как быстро», а не «стоит ли». Преимущества зелёной энергетики накладываются на недостатки ископаемой, и уже опережающий ожидания рост солнечной энергетики вкупе с неизбежной конечностью эпохи углеводородов, позволяют сказать: переход на зелёную энергетику уже идёт. И итоговая замена нефтегазового топлива возобновимыми источниками уже неизбежна. Вопрос не в том, произойдёт ли это, а когда именно. Горизонт ожиданий — от 2050 до 2100 годов. По меркам глобальных процессов это не так много, мы уже всего в одном поколении от самого оптимистичного порога.
Энергетика — один из крупнейших секторов экономики, и спрос на энергию постоянно растёт (примерно на 1% в год). Перевод современной энергетики на возобновимые источники подразумевает смену игроков. По сути, зелёная трансформация означает не изменение существующего рынка, а создание на его месте совершенно новой индустрии ещё больших размеров. Пока он осваивается, в основном, частными игроками. Но никаких частных капиталов не хватит для создания с нуля новой энергетики в масштабах планеты, контроль над долей этого рынка — вопрос как энергетической независимости, так и экономического благополучия целых стран. Это значит, что выход на этот рынок не корпораций, но стран — только вопрос времени. И в крупнейших экономиках мира, США и ЕС, это уже обсуждается.
Гонка за зелёную энергетику, космическая гонка XXI века, уже начинается.
В мире сегодня есть три территории, у которых есть необходимые для зелёного рывка ресурсы: США, Китай и Евросоюз. У них деньги, образованная рабочая сила, система образования, которая сможет подготовить специалистов для новых отраслей и развитая наука.
Президент Европейской комиссии, исполнительного органа власти Европейского союза, Урсула фон дер Ляйен о плане Евросоюза стать углеродно-нейтральным континентом к 2050:
Лидеры Евросоюза в декабре 2019 в Брюсселе утвердили цель о net-zero выбросах парниковых газов к 2050, принятый сразу 27 из 28 стран, кроме Польши, чья экономика сильно зависит от угля (но у Евросоюза есть 30 лет чтобы решить эту проблему). И утвердили European Green Deal с бюджетом €100 млрд. European Commission President Ursula von der Leyen described it as Europe's «man on the Moon» moment.
Евросоюз, объявивший свою программу Green Deal на уровне Еврокомиссии, уже начинает движение, однако в целом их программа выглядит совсем не такой амбициозной и гораздо менее динамичной, чем Green New Deal.
Сказать, что это крайне не амбициозная программа, даже близко несопоставимая с уровнем амбиций СССР в 1950-х и США в 1960-х — ничего не сказать. Причина слабости ЕС, как и в США, политическая. Но, если Green New Deal в США надёжно заблокирована нефтегазовым корпоративным лобби, то в Европе нет проблем с политической волей как таковой. Крупнейшая экономика Европы, Германия, активно развивает солнечную энергетику, а на последних выборах в Европарламент непредвиденную победу одержала партия зелёных.
Тем не менее, пока трасса для зелёной гонки широкая и пустая. На старт вышла только Европа. США стоят в стороне и разговаривают сами с собой. Китай делает вид, что её не замечает. Россия качает нефть.
Однако, как и полное таяние ледяной арктической шапки — начало соревнования по энергетическому переходу неизбежно. Условия для этого уже почти созрели. И, как и полное таяние Арктики, случится это скорее, чем ожидали ранее. Нынешний таймлайн европейского энергетического перехода, 2050 год, совпадает с прежними ожиданиями климатологов. Но обновлённые расчёты, сделанные в 2020, показывают, что полного оттаивания арктической ледяной шапки в летние месяцы можно ожидать уже начиная с 2035 года (бедный Умка).
Скорее всего, зелёная гонка, которая сейчас даже не началась, к тому моменту будет в самом разгаре. Кто в ней будет участвовать?
ЕС тормозит отсутствие предыдущего опыта реализации таких масштабных проектов, какой в прошлом был у США и СССР, а сейчас ещё имеется у Китая.
Послевоенная Европа сама, в каком-то смысле, стала масштабным проектом США через «план Маршалла». Она не участвовала ни в космической гонке, ни в гонке вооружений, полагаясь больше на защиту через НАТО теми же США. Несмотря на то, что по наличию необходимых ресурсов (в первую очередь, квалифицированной рабочей силы и эффективного образования) Европа опережает и США, и Китай, ей, политически, нужно заново учиться ходить самостоятельно, а не держась сзади за уверенно шагающие вперёд США. Ситуацию для ЕС усложняет и то, что это конфедерация, что отличный формат для гармоничного и дружественного сосуществования стран, но дополнительное сопротивление для решения задач, требующих централизованной координации.
Китай публично никаких планов по переходу на возобновляемую энергетику и вовсе не заявлял. Их экономика работает на дешёвом ископаемом топливе, которого у Китая в избытке: собственный уголь, дешёвый газ из России и дешёвая нефть из Ирана. При этом в Китае уже который год замедляется экономический рост, поэтому переход на более дорогую, особенно на первых порах, зелёную энергетику КНР даже не рассматривает. При этом Китай обладает всеми необходимыми ресурсами для зелёного перехода, включая мощную государственную машину, имеющую практический опыт осуществления масштабных проектов в последние несколько десятилетий, а не полвека назад, как США. Фактически, Китай сейчас лучше всех готов к быстрому старту «без раскачки».
С другой стороны, похоже, что Китай настолько парализован страхом экономического спада последних лет настолько, что впервые со времён Дэн Сяопина предпочитает краткосрочные цели (поддержание огня китайской промышленности) долгосрочным. Если это так, то это может стать крупнейшей экономической ошибкой Китая за последние 40 лет.
Для того, чтобы эта ситуация ожила, доброй воли умных людей недостаточно — требуется соперничество. Евросоюзу нужно то же, что было у СССР и США — конкурент. Сначала одна страна, затем другая, бочком-бочком начнёт двигаться вперёд, вложатся в солнечные фермы там, поставят ветряные мельницы сям — заметят, что другие тоже зашевелились, двинутся вперёд увереннее, пока, наконец, все не побегут.
На фоне этих гигантов Россия перед стартом зеленой гонки смотрится УАЗом на фоне «Катерпилларов». По количественным параметрам Россия проигрывает им в разы по всем пунктам — от количества денег до числа людей.
Однако текущая заминка на старте Зелёной гонки позволяет немного пофантазировать, ведь, фактически, трасса сейчас свободна для любой экономики, которая решит первой начать осваивать рынок зелёной энергетики комплексно, а размеры потенциального рынка позволят какое-то время ехать по ней, не встречая конкуренции. То есть, сравнительно малые размеры экономики пока не являются препятствием для участия.
Что будет, если взглянуть на Россию не в сравнении с гигантами, а с точки зрения её собственной готовности к Зелёной гонке?
Деньги: деньги у России есть. В Стабфонде и других заначках лежат, суммарно, десятки триллионов рублей — это сотни миллиардов долларов. Для сравнения, по сравнению с $16 триллионами американской Green New Deal — это считанные проценты. Но для начала реиндустриализации собственные резервы России есть.
Образованная рабочая сила в России по-прежнему есть. Более того, экономический кризис, вызванный пандемией, оставил огромное число россиян без работы. По неофициальным данным, работу могло потерять до восьми миллионов человек. То есть, у России есть не только деньги на начало реиндустриализации, но и огромный социальный запрос на это: миллионам людей нужна работа. Ещё миллионам людей нужна хорошо оплачиваемая работа, которую могла бы обеспечить реиндустриализация.
Образование и наука. Реиндустриализация невозможна без эффективной образовательной системы, которая обеспечит экономику большим числом квалифицированных кадров в ближайшем будущем. В этом смысле, российское образование полностью непригодно. Горстки ВУЗов, которые могут конкурировать на олимпиадах с лучшими университетами мира, достаточно для бравурных репортажей Первого канала, но не для обеспечения технологического рывка, сопоставимого с космической гонкой. Реиндустриализацию России можно начинать только вместе с масштабной реформой образования и науки, без которых российский гоночный автомобиль заглохнет на трассе Зелёной гонки вскоре после старта.
Основная причина, по которой всё вышеперечисленное не может из состояния потенциальной энергии перейти в кинетическую — превалирующее политическое и экономическое ресурсодобывающее лобби при полном отсутствии общественного запроса на трансформацию экономики и энергетики. Эта ситуация напоминает американскую, где размеры предвыборных «пожертвований» нефтяной индустрии политикам в Вашингтоне — главное препятствие для начала энергетического перехода. С той лишь разницей, что в США деньгам ресурсной олигархии с одной стороны противостоит популярная в обществе экономическая программа Green New Deal с другой.
The Green New Deal — только план, но на сегодняшний день это единственный план, соответствующий масштабам проблем и задач XXI века. И это только американский план.
В России же с одной стороны — эшелонированная оборона олигархов и сырьевых корпораций, с другой — сверчки. Нет ни идеи, ни программы, хотя бы даже списанной с американской Green New Deal.
Это слепое пятно тем более пугающе, что у России больше всех причин участвовать в Зелёной гонке. Европа, США и Китай — страны с крупнейшими экономиками, уверенно смотрящие в будущее. Для них возможности зелёной трансформации — это решение будущих проблем.
Для России участие в Зелёной гонке стало бы решением проблем, разрушающих экономику прямо сейчас. Сегодня Россия — это сервисно-сырьевая экономика. Состояние сервисной части полностью зависит от положения дел в сырьевой, которое страдает от волатильности цен и международных санкций. Но перспективы этой структуры куда хуже. Цены на нефть из-за пандемии уже обвалились. Возможно, в последующие годы они восстановятся. Но это лишь оттянет наступление конца: рынку нефти больше некуда расти — спрос на неё с каждым десятилетием будет падать вместе с ценами, в определённый момент достигнув уровня, когда на нефтяной экспорт больше нельзя будет рассчитывать как на палочку-выручалочку российского бюджета.
Новая индустриализация
Возможно, самый важный элемент экономики в России — отсутствующий: промышленное производство. Последние 30 лет очень популярно мнение, что экономика XXI века — это сервисная экономика. Промышленность, мол, прошлый век. Это не так. Отчасти это правда. Именно сервисная экономика, похоже, будет обеспечивать основную долю занятости. Промышленности быть основным работодателем в экономике действительно уже не светит — в первую очередь, из-за автоматизации. Однако рабочие места в сервисной экономике как в России, так и по всему миру — оплачиваются в разы ниже, чем в промышленности, и требуют куда менее квалифицированного персонала. Промышленность даёт спрос на хорошее образование и даёт высокий уровень жизни. Фокус на сервисную экономику ведёт к снижению уровня жизни и деградации образования. Как минимум поэтому любой здоровой экономике нужен сильный промышленный сектор — чтобы балансировать слабости сервисной экономики. Промышленность для экономики — насыщенное полезными элементами питание, сервис — фастфуд. И тем, и другим можно наесться, но качество жизни будет принципиально разным. Промышленность стимулирует людей богатеть и умнеть, сервисный сектор — беднеть и тупеть.
Другая проблема сервисной экономики — её полная зависимость от внешних источников богатства. Расцвет сервисной экономики начался с ростом цен на нефть, потому что в Россию потекли деньги и появилась возможность их тратить на услуги. Однако сейчас, когда стало ясно, что сырьевой сектор уже не жилец, и доходы от него будут неумолимо снижаться, сервисную экономику тоже ждёт упадок, с «пробником» которого Россия познакомилась во время карантина в апреле-мае этого года.
Здесь-то зияющая пустота на месте промышленности и становится болезненно очевидной. На начало XXI века пришлись расцвет софтверной экономики, экономики услуг и удалённых коммуникаций, а под словом «продукт» всё чаще стал пониматься программа или даже «банковский продукт». Однако, несмотря на всё это, люди продолжают жить в материальном мире. И в этом мире всегда в первую очередь будут нужны настоящие продукты, в том числе те, которые обеспечивают существование сервисной и цифровой экономик. В этом смысле Россия уже полностью зависима от импорта. Но сейчас, с началом угасания сырьевой экономики, становится ясно, что без производства продуктов потреблять их тоже скоро будет не на что.
Однако экономика развитых стран — сервисно-промышленная. Экономика стран второго мира — сервисно-добывающая. Однако ни развитая страна мира не является чисто сервисной.
Промышленное производство нужно не только, чтобы сбалансировать недостатки сервисной экономики, но и чтобы её содержать. При нынешней экономике с утратой сырьевой опоры и отсутствием промышленной России грозит только неумолимое обеднение. Поскольку сырьевая экономика — по крайней мере, ископаемое топливо — будущего не имеет, то России, чтобы избежать беспросветной нищеты, и без того сопровождавшей большую часть её тысячелетней истории, необходима новая индустриализация.
Промышленность вновь создаст спрос на образование и науку, новые высокооплачиваемые места, и продукт, который заменит экспорт нефти и газа.
В каком-то смысле, Россия 2020-х годов находится в сопоставимом положении с 1920-ми. Только аграрно-сервисную экономику сменила аграрно-сырьевая. Мир, переживающий сильнейший экономический кризис с 1929 года, тоже переживает флэшбеки столетней давности. Однако развитые страны переживут удар по сфере услуг благодаря их промышленному сектору. России кормить сервисную экономику без нефтегазовых доходов будет нечем, поэтому выбор, чтобы пережить нынешний кризис, у неё только один — реиндустриализация.
«Но ведь товар мало производить, надо, чтобы его ещё и покупали, верно?» Верно. Решиться на реиндустриализацию, не решившись, что производить, не получится. России нужно не производство ради производства, чтобы от года к году накручивать счётчики выплавки чугуна и чувствовать себя счастливыми, а наукоёмкое высокотехнологичное производство — и, главное, с высоким экспортным потенциалом, который позволит её заменить экспорт углеводородов. Это означает необходимость ориентироваться на крупный рынок. Рынок с долгосрочными перспективами, у которого нет прогнозируемого срока годности, пусть даже это будет и 50+ лет.
И, наконец, поскольку российской промышленности предстоит выходить на этот рынок с нуля, желательно, чтобы это был рынок с низкой конкуренцией.
Всем этим критериям соответствует только рынок зелёной электроэнергетики. Его потенциал огромен — постепенно он должен заменить собой все ископаемые источники топлива и, вероятно, ядерную энергетику (которую некоторые страны, включая Германию, уже постепенно начинают запрещать). Он ещё только в начале своего роста, так что даже такая экономически маленькая страна, как Россия, имеет возможность застолбить на нём существенную долю.
И он практически свободен от конкуренции пока Китай, США и ЕС мешкают с выходом на него. Это отличает рынок зелёной энергетики от любого другого перспективного рынка XXI века, о котором можно подумать — от софта и ИИ до биотехнологий. Все они уже разделены между странами с развитым образованием, хорошо финансируемой наукой и дружелюбными условиями бизнеса. Порог входа на эти рынки очень высок, и во многих случаях России сперва нужно будет наверстать годы отставания, что невозможно при её текущем состоянии науки и образования.
К тому же, совершенно не факт, что даже самые модные и технологичные рынки вроде ИИ и биотехнологий смогут дорасти до уровня крупнейших секторов мировой экономики. Ей по-прежнему может остаться энергетика — в конце концов, и в будущем энергия будет нужна всем, включая разработчиков ИИ и сами их детища. То есть, Россия могла бы вновь занять привычное ей место поставщика энергоресурсов, только на более высоком уровне.
Участие в Большой зелёной гонке позволит России получить своё место под солнцем (буквально, поскольку речь, в первую очередь, о солнечной энергетике) на мировом энергорынке будущего, обеспечив ей доходы на долгосрочную перспективу и решив неотложные проблемы настоящего.
Во-первых, это вытащило бы экономику из рецессии, из которой сейчас не видно никаких других путей выхода. Во-вторых, это решило бы массу социальных проблем — в первую очередь, угрожающего роста безработицы и падения доходов населения. В-третьих, вновь переставило экономику с рельс сервисной и сырьевой на промышленные. И, конечно, позволило бы слезть с нефтяной иглы до того, как она сама перестанет прокачивать только воздух.
Включение в Зелёную гонку будет означать реиндустриализацию России, развитие образования и науки, создание высокооплачиваемых рабочих мест и опорный сектор экономики на замену сырьевой, на котором снова сможет расцвести уже сервисная экономика.
В каком-то смысле, Россия находится в худшем возможном и лучшем возможном положении одновременно. Её экономика сегодня уже в плачевном состоянии, макроэкономическая ситуация неумолимо ухудшается для неё и никаких источников роста в долгосрочной перспективе для неё нет. Россия сегодня в положении больного гемофилией, беспомощно наблюдающего, как из пореза капля по капле из него вытекает вся кровь.
С другой стороны, кризис, настоящий глубокий кризис — лучшее время для решительных перемен. Для Европы, США и Китая, экономически и промышленно ощущающих себя отлично, Зелёная гонка — вопрос перспективы, обеспечения себе будущего, не менее сытого, чем настоящего. Для России это вопрос выживания, от которого зависит, будет ли Россия в уже недалёком 2030 году нищей и беспомощной — или растущей и оздоравливающейся.
Так что России, при всех её проблемах, привалило аж три удачи:
- мир находится в начале глобальной энергетической трансформации;
- сильнейшие претенденты на его захват тянут с выходом на него;
- среди остальных стран Россия в одной из лучших форм готовности к конкуренции на нём.
И даже беспросветное положение экономики на сегодняшний день оборачивается четвёртой удачей, потому что может излечить одну из главных проблем России последних 20 лет, которой я бы назвал апатию. Имея свой кусок хлеба и зрелищ, пока шли нефтяные дохода, страна апатично наблюдала, как в ней рассыпается, распускается, эмигрирует и выводится, сносится и оптимизируется всё, что ей досталось от СССР — и при этом не производится взамен ничего нового, кроме способов потребления.
Теперь есть шанс, что, вместе со сходящим после сытых нулевых жирком боязнь перемен постепенно сменится требованием перемен. Голодание — известных издревле метод лечения апатии и вялотекущей депрессии. Глобальное потепление прямо на наших глазах плавно переходит в климатический кризис — и, как говорят американцы, it would be a shame to waste a good crisis.
Автор: EgorKotkin
