— Эдвард, большое спасибо, что согласились сегодня присоединиться к нам!
— Благодарность в высшей степени взаимна, Фрэнк!
— Итак, дорогие слушатели, сегодня в нашей студии один из ведущих экспертов по теории и практике сингуляризма, Эдвард Нортроп.
— Полноте, Фрэнк! Я и ведущий?
— Эдвард, Эдвард, давайте обойдёмся без лишней скромности. Вы как никто другой сможете ответить на все наши вопросы.
— Ох уж, ну ладно, Фрэнк, спрашивайте.
— Итак, начнём с простого. Для той части аудитории, что слушает наш канал недавно, в двух словах, что же такое сингуляризм?
— Сингуляризм представляет собой социальное учение, зародившееся в середине 20-х годов 21-го века и получившее широкое распространение к середине 30-х. Сейчас это единственная мировая религия, если можно так выразиться.
— Но ведь термин сингуляризм использовался и ранее?
— Да, философами 19-го века в полемике монизма и плюрализма, однако, концепция, о которой мы говорим сегодня, не имеет к тому сингуляризму ни малейшего отношения. Современное значение термина связано с понятием технологической сингулярности и непосредственно проистекает из него. Сингуляризм постулирует знание как высшую ценность, а приближение сингулярности как смысл человеческой жизни.
— А как же морально-этические проблемы?!
— Как и любое учение прошлого сингуляризм предлагает путь их решения.
— Какой же?
— Игнорирование. В контексте достижения технологической сингулярности они не имеют значения.
— И что же такое технологическая сингулярность?
— Это момент, по прошествии которого технический прогресс человечества становится настолько стремителен и сложен, что оказывается недоступен человеческому пониманию. Концепция сингулярности была предложена американским писателем и профессором математики Вернором Винджем и изобретателем, а позже техническим директором корпорации Google Рэймондом Курцвейлом на рубеже столетия. Впрочем, к вопросу ускоряющегося роста научного знания обращались многие учёные и писатели задолго до них. В их числе Фридрих Энгельс, Ирвинг Гуд, братья Стругацкие. Описанные в романе «Волны гасят ветер» последних концепции вертикального прогресса, люденов и монокосма мне наиболее близки, но я не думаю, что стоит утомлять слушателей экскурсом в историю литературы.
— Да, Эдвард, вы, как всегда, правы. Быть может, вы лучше расскажете нам, как представляли себе сингулярность люди на заре века?
— Большая часть специалистов и сторонников концепции увязывали наступление сингулярности с созданием сильного искусственного интеллекта, т.е. такой компьютерной программы, которая бы обрела самосознание, разум, волю и была бы способна к самосовершенствованию, в силу отсутствия физических ограничений в миллиарды раз более быстрому, нежели естественная эволюция человека. Некоторые считали, что путь к сингулярности пройдёт через трансгуманизм, слияние человека с машиной, или развитие биотехнологий, которые позволят качественно увеличить возможности человеческого .
— И по какому пути пошло человечество?
— Все прогнозы сбылись, в той или иной степени. Не угадали лишь те, кто пророчил восстание машин, третью мировую войну и прочие апокалиптические сценарии.
— Но ведь была какая-то цепь событий, которая непосредственно обусловила наступление сингулярности? Расхождение экстраполяций технического прогресса, т.е. момент, когда любая экстраполяция начинает давать бессмысленные результаты — это хорошее определение сингулярности в математическом смысле, но отнюдь не в бытовом. Сегодня я стою в переполненном вагоне метро по пути на работу, а завтра отправляюсь на космическом корабле с антигравитационными двигателями в сторону Альфы Центавра, а сингулярность, соответственно, наступила, пока я читал ребёнку сказку на ночь. Ведь всё произошло не совсем так?
— Ох, рассмешили вы меня, Фрэнк! Конечно, вы правы, сингулярность — условное понятие, никакой точки, когда технологический прогресс… и далее по тексту, не было. Современники Винджа и Курцвейла не учли, что описанный ими экспоненциальный прогресс будет охватывать экспоненциально уменьшающуюся часть человечества. Т.е. плодами сингулярности будут пользоваться все, но вот её наступление для каждого человека произойдёт индивидуально. Для некоторых сингулярность так и не наступит. Не все, как выяснилось, захотят лететь к Альфе Центавра, загружать своё сознание в виртуальную реальность или преобразовывать тело для жизни под водой и в лавовых потоках.
— Эдвард, проиллюстрируйте, пожалуйста, свою мысль примером. А то, боюсь, наша аудитория начинает скучать.
— Легко. Индия, начало 2000-х, город Варанаси, эдакий индийский Рим, один из старейших городов планеты, безнадёжно застрявший в средневековье. Тела умерших сжигают на кострах на набережных-гатах, коровы уныло бродят по узким улочкам между помойками, где утоляют голод. Там же живут тысячи нищих, в домах работают ткацкие станки, продукцию которых жители не только продают туристам, но и используют сами, потому что проще, дешевле и «зачем что-то менять, если последние пару сотен лет и так прекрасно жили”. Единственное, что привносит в жизнь Варанаси третья промышленная революция — это светодиоды, они к 2020-му используются абсолютно везде, так как по всем параметрам (яркости, цене, энергопотреблению и долговечности) обходят любые другие источники освещения. Так вот, вспомните третий закон Кларка (любая достаточно развитая технология неотличима от магии) и ответьте мне, что изменили в Варанаси четвёртая технологическая революция и завершившая её сингулярность?
— Не знаю, что же?
— Исчезли светодиоды. Теперь на улицах Варанаси просто светло в тёмное время суток. Ещё исчезла необходимость заправлять тук-туки, наноботы решили проблему загазованности атмосферы, периодически кто-то видит материализующегося из воздуха Шиву, ещё что-то. Если интересно, полный список легко ищется. Но, уверяю, он не особо длинный.
— Удивительно! Но с чем это связано? Неужели бессмертие, перелёты на околосветовых скоростях к другим планетам и прочее не заинтересовало жителей этого города?
— Фрэнк, вы снова неверно ставите вопрос. Заинтересовало, конечно, и часть населения покинула Варанаси, но большая часть просто не поняла, как изменился мир. Представьте, что в том же 2020-м обычный городской подросток попытается объяснить бабушке, которую он навестил в деревне, что он не поедет на велосипеде на речку, так как у него дрова на телефоне слетели, и теперь он не сможет поймать спутник. Или как он спросит, почему бабушка не пользуется системой стратосферный дирижаблей Google Loon, и как тогда её холодильник пополняет запас продуктов, если не может ни оформить заказ, ни отослать амазоновским дронам координаты её избы? Старая женщина будет, как минимум, несколько удивлена. И это при том, что она отстоит от этого подростка не более чем на полвека технологического прогресса, а с наступлением сингулярности людей разделят пропасти в тысячи, пускай, и субъективных лет!
— То, о чём вы говорите, звучит довольно зловеще.
— Фрэнк, вдумайтесь в определение сингулярности. Прогресс человечества бла-бла-бла, который недоступен человеческому пониманию. Недоступен. Человеческому. Пониманию. Я буквально слышу, как вы думаете „но, если…”. Нет. Без “но” и без „если”. Сингулярность — это мир, в котором любая проблема решается на этапе постановки задачи, это мир, в котором каждый может сделать что угодно. Не сразу, законы физики, сингулярность, конечно не меняет, но всё же. Это мир не разделения, но диверсификации, не эгоизма и не альтруизма, но свободы, в которой никто не может отнять у другого его свободу потому, что каждый может всё. И свобода жить так, как жили его предки — это тоже выбор человека. Никому не навязывается счастье, но каждый знает, где его найти. Просто не всякий хочет, потому что это счастье находится за гранью его понимания. За гранью его человеческого я. За гранью человеческой природы. А это пугает людей. Свобода пугает. Позволю себе процитировать писателя уже затронутого нами временного периода рубежа веков: «Сложно предсказать, куда метнется испугавшийся себя ум. Один человек может стать говорящим роялем, обреченным на вечное одиночество. Другой – болотной тиной, думающей одно и то же десять тысяч лет. Третий – запахом фиалок, наглухо запаянным в ржавой кастрюле. Четвертый – отблеском заката на глазном яблоке замерзшего альпиниста. Для всего этого есть слова. А как насчет того, для чего их нет? Это не самое страшное. Куда серьезней другое. Нет никакой уверенности, что, став затерянной в космосе заячьей лапкой, вы будете помнить, что эта лапка – вы. Понимаете? Вы – это вы, пока вы помните, что это вы. А если вы этого не помните, так это, наверно, уже и не вы?»
— Ох, Эдвард, умеете вы нагнать ужасу и туману! Сейчас все слушатели решат, что сингулярность — это плохо, выйдут на улицы с плакатами соответствующего содержания и двинутся громить ночные автоматизированные заводы как новые луддиты.
— Сингулярность — это не плохо, это просто не по-человечески.
— Не соглашусь. Мы вот её обсуждаем вполне по-человечески. Да и стоят за ней тоже люди. Вы сами сказали, что для того, чтобы пользоваться плодами сингулярности, совсем не обязательно её проходить. Торговец в Варанаси может не знать, как устроен светодиод, но для того, чтобы освещать свой лоток, ему это и не обязательно.
— За сингулярностью стоят не люди — человечество.
— Человечество всегда уходит в будущее ростками лучших своих представителей.
— Да, но масса целого вполне может быть более массы составных его частей.
— Софистика. Я всё равно настаиваю на том, что история сингуляризма, осмысленного движения к сингулярности, написана людьми. И, кстати, нашим слушателям наверняка было бы интересно её услышать.
— Хорошо. Как известно, масштабы и темп роста научно-технического прогресса в начале 21-го века достигли таких значений, что вклад в него отдельных личностей стал практически незаметен. Любое исследование требовало участия коллабораций. LIGO, ITER, примеров множество. Даже для лучших умов человечества задача просто следить за изменениями в своей области стала практически невыполнимой. Пока ты читал статью о свойствах оптических чёрных дыр в Physical Review Letters, учёные King's College London успевали опубликовать ещё две. Вопрос, что с этим делать, назрел сам собой. Было необходимо решить проблемы сбора информации и её обработки, а также построения взаимодействия. И вот, учёные, специалисты из самых разных областей, оставившие на время свои собственные изыскания, объединились. Они стали первыми сингуляристами, а MIT, Caltech, KU Leuven, МГУ и 서울대학교 стали первыми храмами сингуляризма. Десятилетие они боролись с несовершенством коммуникационных технологий, работали над получением практических результатов от использования слабого искусственного интеллекта, но всё-таки добились результатов.
— Слишком сложно. Пожалуйста, проиллюстрируйте ваш рассказ примером.
— Хорошо. Попробуем прикинуть направление технического прогресса.
Представьте, что вы едете по обычной сельской дороге где-нибудь в Йоркшире. Вы архитектор и за забором замечаете необычное здание. Вы задаётесь вопросом, что это, но, увы, задать его некому. Ваши действия?
За окном автомобиля 1990-й год. Вы доезжаете до ближайшего населённого пункта и спрашиваете бармена в каком-нибудь пабе про здание, пытаясь в дорожном атласе отметить его примерное местоположение. Он пожимает плечами, а вы идёте спрашивать дальше.
Год 2000-й. У вас в бардачке лежит громоздкий спутниковый навигатор, вы можете точно узнать адрес здания, а, приехав домой и подключившись к интернету, посмотреть, что в нём находится. Увы, вам снова не везёт, официальной информации по нему нет.
Проходит ещё десяток лет, и вы, не выходя из машины, открываете на смартфоне картографический сервис OSM или Wikimapia и через минуту узнаёте, что это складской комплекс Национального железнодорожного музея. Ещё через полчаса сосредоточенного поиска и просмотра видео уже из дома вы узнаёте, как выглядит необычное здание изнутри, кто его архитектор и как с ним связаться.
2020-й год. Вы проезжаете мимо всё того же здания и задаёте вопрос диалоговой системе, буквально тут же над строением вспыхивает информационная табличка со всей интересующей вас информацией. Вы делаете взмах ресниц, и линзы Magic Leap, восприняв команду, выводят перед вами псевдоэкран 2 на 5 метров с интерактивной презентацией железнодорожного музея. Автопилот тем временем продолжает управлять автомобилем.
2030-й год. В громоздких линзах больше нет нужды, картинка рисуется системой прямо на сетчатке. Салон автомобиля растворяется перед вашими глазами, и вот вы входите в заинтересовавшее вас строение. За вами следует архитектор, точнее его альтер эго под управлением сервисной системы. Он с удовольствием расскажет вам о всех особенностях здания. Автомобиль отвлечёт вас через 17 с половиной минут (пробки) в Уэлдрейке у паба, где он бронирует для вас в данный момент столик (пониженный уровень сахара в крови, через 15 минут вам всё равно захочется перекусить).
2040-й год. Вы любите стиль ретро и регулярно рассекаете по пустым дорогам Йоркшира на своей бензиновой машине. Ваш взгляд мельком отмечает занятное здание в глубине леса. Теперь вы знаете о нём всё и тут же понимаете, что при изготовлении тех же несущих конструкций пропорционально меньшего сечения из одностенных наноторубок, здание не только выдержит все нормативные нагрузки, но и отлично впишется в конструкцию проектируемого вами павильона грядущей марсианской выставки.
— Так… Хорошо. Прогресс позволяет минимизировать количество необходимых для решения задачи действий. В идеале, вообще их избежать. Но какое это имеет отношение к сингуляризму и тем шагам, что сделали его первые последователи?
— Самое прямое. Учёные, о которых я вам говорил, последовательно начали убирать препоны, стоящие между ними и теми проблемами, что были действительно им интересны.
— О каких препонах речь? Расскажите подробнее.
— Начнём со сбора информации. Всяческие подписки, RSS и прочее изобрели ещё в 20-м веке, когда интернет только зарождался. Это работало, пока объём и сложность контента позволяли производить фильтрацию сколь-нибудь эффективно. В 2010-х на помощь пришли средства анализа больших данных, например, ставшая промышленным стандартом к 2020-му система Quid. Параллельно совершенствовались средства анализа и обработки текстов, доступные слабому искусственному интеллекту. В том же 2020-м IBM Watson позволил учёным больше не отвлекаться на поиск и обработку открытых данных. Они получали ответ практически на любой вопрос мгновенно, на естественном языке и в сколь угодно детализированном виде. Любая новая информация так же автоматически доносилась до них по мере необходимости. Как выразился один из современников этой технологии: “Как будто у меня появился третий глаз и третья рука в сети. Я на секунду отвлекаюсь и где бы я ни находился, беру и достаю из интернета необходимую информация. Знаете, я делаю это уже рефлекторно. Я по желанию и без запинки могу цитировать Платона, собрать ребёнку самокат, найти маршрут в незнакомом городе, а уж о том, на что я теперь способен на работе, я и вообще молчу!”
Следующим шагом сингуляристов стало свершение коммуникационной революции. Первыми пали языки. Уже к 2015-му перевод голоса на лету был вполне возможен. К 2020-му удалось добиться необходимой бесшовности технологии, теперь два человека могли дружить, общаться и работать, не зная и не замечая национальности друг друга. За языками прогресс подмял средства общения, привычные в то время. Сервисы мгновенных сообщений, сначала набираемых на клавиатуре или наговариваемых, затем просто продумываемых про себя, в конечном счёте были заменены экспертными системами индивидуального общения, когда в любой момент любому из своих контактов вы мысленно могли задать вопрос, а соответствующий, привязанный к нему искусственный интеллект на основании его шаблонов поведения, известной информации и прочих факторов давал мгновенный и обстоятельный ответ. Любое совещание по любому научному вопросу теперь могло включить любое число участников даже тогда, когда сами участники были заняты чем-то ещё.
Финальным аккордом стала революция h+, трансгуманизма и гибридного интеллекта, давшая человеку возможность запоминать, хранить и обрабатывать информацию с применением ресурсов как собственного , так и различных сервисных систем.
— Но, если в постсингулярном обществе за человека всё стали делать машины сервисных систем и подпрограммы, если, как вы сказали, проблемы стали решаться на этапе постановки задачи, какая надобность осталась в существовании людей? Зачем они стали нужны?
— Чтобы быть людьми. Чтобы задавать вопросы. Ведь этого некому больше делать.
— А какова тогда наша цель, Эдвард?
— Локально или глобально, Фрэнк?
— Глобально мне понятно. Служить человечеству и компенсировать центробежные процессы, делать мир лучше. А вот локально, как подпрограмм сознания Петра Семёновича Михалёва, 2019-го года рождения, жителя агломерации Тюмень?
— Вчерашним вечером, отходя ко сну, Пётр Семёнович подумал про себя: “Сингуляризм — смешное слово, кто бы мне объяснил, что оно значит”. Тогда и появились мы.
Автор: C0NTEMPLATOR
