Африка приближается к каким-то серьёзным событиям. На этот счёт, кажется, уже имеется не высказываемое явно, осмотрительное согласие в некоторых инвестиционных сообществах. Прошлый год был отмечен возникновением множества центров технологических стартапов по всему континенту от Лагоса и Кигали до Агадира. Модель американского технического предпринимательства, как представляется, начинает медленно разгораться под небом «Кремниевой Сахары».
По мере того как внимание американского венчурного капитала сосредотачивается на африканских предпринимателях, выясняется, что многие вопросы пока не имеют ответа. Станет ли Африка тем местом, где разразится следующая мировая технологическая «золотая лихорадка»? Могут ли эти рынки оставаться достаточно стабильными, чтобы выросли новые Интернет-компании стоимостью в миллиарды долларов? Есть ли у Африки то, что требуется для воспроизводства Кремниевой долины? Ответом является ясное «Да». Африканские технологии ждёт большое будущее.
Но для понимания восходящей звезды для Африки следует сначала понять, почему дорога в Африку идёт через Китай.
Энсьерро или бег от быков по-китайски: американские горки китайской экономики
Оглядываясь назад, совершенно ясно, что китайское кредитное сжатие и крах индекса Шанхайской фондовой биржи не должны были стать неожиданностью для кого-либо. Китайская экономика с начала 90-х годов прошлого века постоянно, год за годом, росла фантастическими темпами — от 8 до 16 процентов (опустившись лишь раз до 7 процентов во время глобального финансового кризиса). Это происходило, в основном, из-за того, что Запад начал переводить в Китай — благодаря меньшей стоимости рабочей силы в Китае — своё традиционное производство и привлекать китайских исполнителей.
Китайский средний класс получил в результате исключительную прибыль и вырос в это время чрезвычайно, поскольку производство создало новые материальные ценности для развивающейся аграрной экономики. Представлялось неизбежным, что процесс в какой-то момент закончится, — хотя, когда это колесо рулетки остановится, было совершенно неясно.
Кредитное сжатие, снижение темпа роста и обесцененные строительные кредиты — всё это бросало вызов стабильному, гармоничному Китаю.
Первые тревожные признаки появились в 2013-14 годах, когда в СМИ начали просачиваться сообщения о китайских «городах-призраках».
Застройщики оказались глубоко в долгах из-за кредитов, полученных, в основном, от государственных муниципальных образований на строительство амбициозных мегагородов, в которых должна была поселиться следующая волна урбанизированного китайского среднего класса. Однако возникла проблема: эта следующая волна не пришла.
По мере того как информация о неплатежах в строительстве начала поступать вверх, Народному банку Китая, вероятно, стало ясно, что рост может замедлиться — впервые за несколько десятилетий. Между тем США и — в меньшей степени — Европа медленно, но неуклонно восстанавливались после своей рецессии.
Гармония и стабильность являются главными ценностями в политике китайского президента Си Цзиньпина — и в общей системе ценностей Китая в целом — и почитаются так же, как в Америке свобода и равенство. Кредитное сжатие, снижение темпа роста и обесцененные строительные кредиты — всё это бросало вызов стабильному, гармоничному Китаю и угрожало только что возникшему среднему классу, желающему возврата своего капитала. Поэтому Компартия Китая направила мелких инвесторов к новому классу активов: общественные акции на Шанхайской фондовой бирже.
С середины 2014 до середины 2015 года китайский фондовый рынок стал инвестиционной сенсацией, удвоившись в стоимости меньше чем за год. Казалось, что Компартия Китая решила проблему того, что сделать с избытком средств, скопившихся у среднего класса, — но в июне 2015 этот рынок впечатляюще рухнул.
И здесь снова звучали предупреждающие «звоночки». Компании, такие как, например, Shanghai Duolun Industry, переименовывались, объявляя себя «технологическими», и делали диковинные заявления, что одни только их доменные имена стоят сотни миллионов. Тогда я заключил — честно говоря, будучи недостаточно информированным — нахальное пари, поставив на крах Шанхайского индекса. Некоторое количество инвесторов-«медведей» и я выиграли, но много миллионов китайцев, увы, нет.
Сейчас, когда китайский фондовый рынок менее чем за полгода входит уже в третью фазу понижения, — опускаясь более чем на 20 процентов — китайские мелкие инвесторы ищут привлекательный класс активов для вложения своего капитала.
Но почему это имеет значение для Африки? В то время как Китай впервые собирал неожиданные плоды своего значительного роста и занимался инвестиционными вызовами «свободного» рынка в пределах своих границ, он, не привлекая всеобщего внимания, последовательно расширял свои инвестиции также и за пределами страны.
Сказ о китайском патроне и африканском трудяге
Война, голод, малярия, трайбализм, вирус Эбола, давящая бедность — вот общие представления жителя Запада, всплывающие в воображении при упоминании Центральной и Западной Африки — территории к югу от пустыни Сахара. С конца последней мировой войны, такие образы отражали, к сожалению, условия некоторых нестабильных африканских республик. Под действием мотивов, простирающихся от благотворительности и прибыли до «святого долга белого человека», западный мир в последние полстолетия влил море денег в африканский континент на борьбу с этими бедами.
Однако Китай в последнее десятилетие на базе своего головокружительного экономического роста спокойно, но неуклонно увеличивал свои прямые иностранные инвестиции (FDI) в Африку. В течение пяти лет — только с 2003 по 2008 год — среднегодовой темп роста (CAGR) китайских инвестиций в Африку составлял 105 процентов — от 75 млн. долларов в 2003 году до 5,5 млрд. долларов в 2008. То же происходило и с импортом/экспортом между Китаем и Африкой, которые выросли с 10 млрд. долларов в 2003 году до более чем 50 млрд. долларов в 2008.
Почему Китай инвестирует так много в Африку?
В отличие от инвестиций Запада ненасытное влечение Китая к трудовым и материальным ресурсам Африки направлено не только на страны с надлежащим государственным управлением. Единственными двумя критериями выбора для китайских инвестиций в этот континент являются стабильность и прибыльность. Это позволило Китаю, доля которого в FDI в Африке составляет всё ещё только 3 процента, захватить львиную долю на некоторых крупных рынках получателей FDI, например, в таких странах как Судан, Демократическая Республика Конго и Нигерия, которые позиционируются весьма низко в мировом рейтинге демократии. Зимбабве, давно являющееся бельмом на глазу западного мира, недавно сделало юань своей официальной валютой, что фактически превращает эту страну в экономического вассала Китая.
И этот новый поток прямых инвестиций оставляет по-прежнему без ответа большой вопрос Запада: Почему Китай инвестирует так много в Африку? Расхожее мнение считает, что китайские инвесторы желают заполучить африканские ресурсы — например, горную промышленность — как своего рода «топливо» для огромного промышленного сектора Китая. Однако факты говорят о другом: Китай не спешит перемещать свой промышленный сектор и сферу обслуживания в Африку. Действительно, 38 процентов FDI Китая в Африку приходятся на производство и строительство, а 20 — на сферу финансов и бизнес-сервиса.
Но почему это имеет значение для Африки? Скорее всего, это означает, что за прошедшие два десятилетия, поскольку китайский средний класс вырос и стал богаче и поскольку западные стандарты для фабричного труда стали более строгими, китайские товары постепенно стали более дорогими. Подтверждением этого является то, что Китай последовательно девальвировал юань в последние годы, чтобы поддерживать дешевизну своего экспорта. Но в какой-то момент цены, в конце концов, «прижмут» производителей, и Китай должен будет найти более дешёвых изготовителей, чтобы его компании оказались конкурентоспособными. И тогда — добро пожаловать в Африку!
Китайские инвестиции в Африку не проявляют признаков замедления, несмотря на трудности с кредитами и события на фондовой бирже Китая. Если всё это так и будет продолжаться, то Африка могла бы стать новой «мировой фабрикой» в следующие 10-20 лет, и африканский средний класс мог бы быть выдернутым из аграрной бедности так же быстро, как это произошло в Китае в последние 20 лет. А почему бы китайским инвестициям не продолжаться? По сравнению с бумом и спадом китайских долгового и фондового рынков африканский рынок FDI выглядит удивительно стабильным.
Пока Китай, как семейство Медичи в Италии во времена Ренессанса, продолжает быть покровителем предприимчивых производителей и строителей Африки, обе стороны будут зарабатывать на этом, и африканский средний класс будет расти.
От «синего воротничка» — к «белому воротничку» и деловому декольте: Африка идёт вперёд...
Кремниевая долина уже поднадоела, она перенасыщена капиталом. По крайней мере, создаётся впечатление, что некоторые из её крупнейших инвесторов нетерпеливо смотрят на запад. В последние несколько лет Sequoia, Matrix, Tiger Global Management и другие венчурные фирмы и инвестиционные фонды были втянуты в захват территории для китайских интернет-стартапов. Они столкнулись с довольно жестокой конкуренцией со стороны китайских инвесторов, таких как Tencent и Alibaba. Китай рассматривается как «подлежащий завоеванию рынок» для мегастартапов, таких как Uber или WhatsApp.
Всю эту зарубежную инвестиционную деятельность стимулировали два фактора: всё более насыщающийся рынок венчурного капитала и частных инвестиций для американских технологий и перспективность развивающихся экономик, таких как Китай и Бразилия (другая важная точка вложения американского венчурного капитала). Рост среднего класса Китая привёл к сформировавшейся, стабильной бизнес-среде, которая поддерживает таких предпринимателей как Джек Ма, создателя Alibaba, в основании и успешном развитии стартапов.
«Африка в ближайшем будущем может стать следующей площадкой для гигантских инвестиций.»
— Всемирный банк
В ближайшие 20 лет Африка пройдёт по уже знакомому пути. По мере того как всё большее число производственных и сервисных компаний будет приходить во всё более стабильные экономики Африки для проведения своих зарубежных операций, африканский средний класс будет расти. И по мере его роста и увеличения богатства и стабильности бизнес-среды на зарождающейся сцене технологических стартапов Африки появятся свои предприниматели.
Важно отметить здесь заманчивое искушение чрезмерно усреднять Африку. Западный мир имеет тенденцию думать об Африке как о некоем едином образовании, тогда как даже расположенные рядом страны, например, Египет и Руанда, в действительности, отличаются друг от друга больше чем Люксембург от Турции. Некоторые будут приветствовать возможность технологического развития; многие — нет.
Но первые признаки обнадёживают. Уровни грамотности и образования стремительно растут. Исследования показывают, что предпринимательство является наилучшим драйвером роста на этом континенте. Правительство Руанды объявило о создании венчурного фонда в 100 млн. долларов для технологического предпринимательства в стране. Джибути быстро развивается, намереваясь стать Сингапуром Восточной Африки. Однако мобильной связи ещё далеко до реализации своего полного потенциала. И в то же время Всемирный банк заявляет, что «Африка в ближайшем будущем может стать следующей площадкой для гигантских инвестиций.»
Заманчиво посмотреть на всё это немного свысока и охарактеризовать этих предпринимателей как «африканские решения для африканских проблем», рассматривая их только как инкубаторы для социального предприятия. Люди с Запада, слыша об этих стартапах, рисуют себе образы противомоскитных сеток, систем получения чистой воды, дешёвого освещения и вакцин против малярии. Однако, на самом деле, эти компании борются за те же самые рынки, чтобы распространять те же самые продукты, что и западные фирмы, но — с новой тактикой.
Про неё нельзя сказать, что она не даёт пока неясной, но впечатляющей возможности собрать то, что К.К. Прахалад называет «богатство на основании пирамиды». Прекрасное знание местных условий позволяет предпринимателям создавать новые сервисы, которые — в понимании представителя Запада — даже не имеют смысла; например, многократно осмеянное приложение «Yo!», которое самодовольно — и правильно — отметил Марк Андриссен, пользуется большим успехом в Бангладеш.
Достаточно посмотреть на Китай для получения подтверждения чрезвычайно жёсткой местной конкуренции. Didi Kuaidi ежедневно имеет 7 млн. поездок в Китае против 1 млн. у Uber — на том рынке, который, как неоднократно подчёркивал Uber, является самым важным. Можно посмотреть на компанию Alibaba, бросившую вызов монолитному верховенству интернет-компании Amazon в онлайн-продажах, а также охватившую платёжные филиалы (Alipay и ANT Financial), потоковую музыку (Xia Mi) и новости (South China Morning Post (Утренняя почта Южного Китая)). Примером может быть и Tencent’s WeChat со своими 650 млн. пользователей против 900 млн. у WhatsApp.
По мере роста на развивающихся рынках структур поддержки вокруг предпринимателей, те получают доступ к ресурсам, которые поддерживали Кремниевую долину в течение 30 лет, и прямо конкурируют с её стартапами. Прислушаемся к словам центра «Andela», образовательного стартапа в Нигерии, поддержанного американской венчурной фирмой Spark Capital: «Гениальность распределена в мире равномерно, возможности — нет».
И это — только начало.
Написать эту статью побудили разговоры Даниэлом Цукерманом, Мо Элбибэни и Робертом Тэйвсом. Данная статья и высказанные в ней мнения являются полностью моими собственными и не связаны с моим работодателем или другими ассоциированными сторонами или не принадлежат им.
Автор: LukinB
